Бомжиха

Екатерина Аркадьевна. Девка хорошая, по всему видать. Плесни ей еще, Степаныч. Жизнь – она штука жестокая. А выпил, и вроде полегчало. И вроде все, как говорят французы, в розовом свете. Ля ви ан роз!

Леонид Степанович. Не смотри, Надежда, что Катерина так выражается. Она учитель французского.

Екатерина Аркадьевна. Была, Надь! Была когда-то учительница французского! А муж мой был поэт! Блин, Надь! Поэт – невольник чести! У нас дома Евтушенко бывал. Есть поэт такой. Слыхала?

Надя отрицательно мотает головой.

Екатерина Аркадьевна. Сначала, Надь, муж мой умер. Но я это, Надь, пережила. А что делать? Все помрем, Надь. И ты помрешь, и Степаныч, и даже, Надь, Валерик помрет, хоть он почти олигарх. Евтушенко тоже отошел в мир иной. Но гораздо дольше протянул чем мой муж.

Начинает читать стихотворение:

Таков закон безжалостной игры.

Не люди умирают, а миры.

Людей мы помним, грешных и земных.

А что мы знали, в сущности, о них?

Леонид Степанович гладит Екатерину Аркадьевну по руке и разливает водку по стаканам. Некоторое время стоит тишина.

Надя. А что потом случилось?

Екатерина Аркадьевна

. Потом? А потом школу снесли! Ироды!

Леонид Аркадьевич. Школу, Надежда, снесли, где Катерина французскому деток обучала. Снесли, а на ее месте построили новую, самую большую в Европе, а то и во всем мире, с бассейнами и прочими излишествами. Там столовая, Надя, лучше любого ресторана. Булочек, правда, с повидлом за пять копеек нет, но кому эти булочки нужны сейчас… Короче, сказали Катерине, что более мордой не вышла там учительствовать!

Надя (растеряно). Почему?

Екатерина Аркадьевна. Ой, да кому мы нужны там были? Открыли новую, европэйскую школу. Платную. Лучшую из лучших. Тут ведь, Надя, почти центр города – есть дома и покруче наших. Кто там живет? Правильно – олигархи. Где должны учиться дети олигархов? Правильно – в крутых школах. Зарплаты учителям там платят большие, желающих работать много. А кому за меня заступиться? Некому! Я Евтушенко позвонила, а он говорит, не помню вас, мадам… Он тогда еще вполне жив был. Но не вспомнил. Бог с ним… Не меня одну турнули. Всю старую гвардию. Директриса наша сама померла, кто-то еще тоже сам ушел на тот свет. Говорю ж, все там будем. Нет проблем!

Опять читает стихотворение:

Уходят люди… Их не возвратить.

Их тайные миры не возродить.

И каждый раз мне хочется опять

от этой невозвратности кричать.

(После паузы): Остальных поперли. А мне вообще сказали: нынче английский, Екатерина Аркадьевна, преподавать надо. Ступайте со своим французским нафиг!

Леонид Степанович. Английский, Надежда, – язык международного общения! Шерше ля фам кануло в прошлом! Скоро и сами «фам» канут, помяни мое слово. Империализм не справится – феминизм точно сдюжит. Помянем французский и иже с ним!

Голос из окна. Вот ведь алкашня! Пьют и пьют! С самого утра наклюкались!

Екатерина Аркадьевна. Заткнись, дура толстая! У нас тут разговор по душам! Про лингвистику говорим. Тебе не понять!

Голос из окна

. Куда нам! Но в полицию позвонить еще способны! Там по-русски прекрасно понимают!

Леонид Степанович. Не нервничайте, барышня. Мы тихонько. Порассуждаем про судьбы мирового пролетариата и разойдемся. Сейчас детишек сюда приведут, они так орать будут, мы вам, барышня, ангелами покажемся.

Дворник снова подходит и забирает пустую банку из-под пива.

Надя. Пойду я. Простите.

Леонид Степанович. Да ладно, еще вот выпей. Куда пойдешь? В переход у метро? Там стоишь? Или где? Я тут тебя нигде не видел. У нас основной бомжатник или в переходе, или ближе к Садовому.

Надя. Я у вокзала работала.

Леонид Степанович. Почему «работала»? Бомжей тоже увольняют? По сокращению штата? Или ты по собственному желанию?

Екатерина Аркадьевна. Что несешь? Что несешь, Степаныч? Как можно бомжа уволить? Ты еще скажи, что у них есть трудовые книжки и отдел кадров! Стоит она у вокзала и на билет просит без всякого трудового договора. Некоторые на инструментах играют. Хотя, наверное, то не бомжи, а не пристроенные деятели искусства. У них, знаешь, тоже жизнь совсем не малина. Там поди пристройся, хоть ты десять раз лучше на скрипочке выводишь чем… Как ее там, Степаныч? Скрипачка тощая такая?

Леонид Степанович. Ты имеешь в виду Ванессу Мэй? Которую мы как-то по телеку видели?