Боратынский

Я посетил тебя, пленительная сень,Не в дни весёлые живительного мая,Когда, зелёными ветвями помавая,Манишь ты путника в свою густую тень,          Когда ты веешь ароматомТобою бережно взлелеянных цветов, —          Под очарованный твой кров          Замедлил я своим возвратом.Хрустела под ногой замёрзлая трава,И листья мёртвые, волнуяся, шумели;          С прохладой резкою дышал

          В лицо мне запах увяданья;Но не весеннего убранства я искал,          А прошлых лет воспоминанья.Душой задумчивый, медлительно я шёлС годов младенческих знакомыми тропами;Художник опытный их некогда провёл.Увы, рука его изглажена годами! <…>

Душой задумчивый… — как необычно поставлены одно с другим эти два знакомые всем слова! Разом и метафора — и автопортрет, точный образ внутреннего мира и, возможно, всей своей жизни. Боратынский никогда не выставлял на публику, даже перед близкими и родными своего личного. Говоря по-старинному, сокровенное души он держал — про себя. То есть — не определяя словом это сокровенное — для одного себя. Дневников не вёл, мемуаров не оставил. О родном отце, если судить по стихам и письмам, почти не говорил. А вот тут вспомнил…

Стези заглохшие, мечтаешь, пешеход

Случайно протоптал. Сошёл я в дол заветный,Дол, первых дум моих лелеятель приветный!Пруда знакомого искал красивых вод,Искал прыгучих вод мне памятной каскады:          Там, думал я, к душе моейТолпою полетят виденья прежних дней…Вотще! лишённые хранительной преграды,          Далече воды утекли,          Их ложе поросло травою,Приют хозяйственный в них улья обрели,И лёгкая тропа исчезла предо мною.

Ни в чём знакомого мой взор не обретал!Но вот по-прежнему лесистым косогоромДорожка смелая ведёт меня… обвал          Вдруг поглотил её… Я сталИ глубь нежданную измерил грустным взором,С недоумением искал другой тропы;          Иду я: где беседка тлеетИ в прахе перед ней лежат её столпы,          Где остов мостика дряхлеет.          И ты, величественный грот,Тяжёло-каменный, постигнут разрушеньем,

          И угрожаешь вдруг паденьем,Бывало, в летний зной прохлады полный свод!Что ж? пусть минувшее минуло сном летучим!Ещё прекрасен ты, заглохший Элизей,          И обаянием могучим          Исполнен для души моей. <…>

Глава вторая

НЕСРОЧНАЯ ВЕСНА

Элегия времён

Настоящее, отошедши, сделавшись прошлым, словно бы перемещается в ту область времени, которое зовётся вечностью и не поддаётся ни тлению, ни изменению. Время едино: там и прошлое, и настоящее, и будущее. Времени известно всё. Мы устремлены в будущее, но оно ещё неизвестно нам. Мы живём в изменчивом настоящем, не успевая толком осмыслить то, что происходит. Будущее ещё не наступило, а настоящее ускользает из рук и далеко не всегда подвластно нашей воле. Лишь прошлое вполне принадлежит нам. И потому мы постоянно возвращаемся мыслями и чувствами в минувшее, которое, по сути, и есть единственное наше достояние.

Элегия «Запустение» как нельзя лучше раскрывает это.

Долгий разбег светлых воспоминаний, пробуждённых у Боратынского видами Мары — его «ещё прекрасного», но уже «заглохшего Элизея» — прелюдия к самому главному: вспыхнувшей памяти об отце. Эта память до сего времени таилась в нём, и никогда ещё он так осязательно не касался её своим поэтическим словом. И вот наконец воспоминания будто бы широкой волной накрывают его: окончание элегии — её девятый вал…