После захвата станции Торговой Добровольческая армия Деникина повернула на юг. 30 июня Деникин отдал приказ: «Завтра, первого июля, овладеть Тихорецкой, разбив противника, группирующегося в районе Терновской — Тихорецкой». Командующий красной группой Калин сдержать деникинцев не смог, его тридцатитысячная армия была разгромлена. Победителям досталась огромная добыча: три бронированных поезда, броневые автомобили, пятьдесят орудий, аэроплан, вагоны винтовок, пулеметов, снарядов. Атаман Краснов отслужил молебен в Новочеркасском соборе. Дезертиры и мелкие отряды красных отошли за Кубань.
Следующий прорыв Деникин назначил между Тихорецкой и
Екатеринодаром. Добровольцы заняли станцию Кореновскую. Однако на рассвете 15 июля орудия красных открыли частый и сильный огонь, и их конные сотни ворвались на станцию и в поселок. Дроздовцы, марковцы и войска генерала Казановича трижды поднимались в атаку, но их встретили «ударом в штыки широкие лица, матросские шапочки, голые бронзовые груди... Большевики — матросы». Когда появилась кавалерия красных, добровольцы не выдержали и побежали. Они остановились лишь за ручьем Кирпели.
Однако, разбив лучшие добровольческие дивизии Дроздовского и Казановича, вместо ухода на Кубань, как планировал Сорокин, он начал наступление на Тихорецкую, где размещался штаб Деникина. Почти не прерываясь, сражение длилось несколько дней, но в сорокинской армии «началось разложение» — основой его стала вражда между кубанскими и украинскими полками. Не устоявшая перед напором деникинцев, армия отошла к Екатеринодару. Удержать город остатки деморализованной сорокинской армии не смогли, и вскоре Екатеринодар стал белой столицей.
В середине лета в Самаре состоялся банкет по поводу побед армий Учредительного собрания. Большевики потеряли Симбирск, Казань, почти все Среднее Поволжье. Эти тревожные и неутешительные вести доходили до Сталина разными, часто окольными путями.
10 июля в письме Ленину он указывает, что «вопрос продовольственный естественно переплетается с вопросом военным», и просит «аэропланов с летчиками, броневых машин, шестидюймовых орудий», указывая, что
Сталин умел не только быстро принимать решения, но и быстро осуществлять их. Его действия не были опрометчивыми. Он всегда исходил из реальной обстановки и оценки конкретных обстоятельств. Это касалось и кадрового вопроса.
На следующий день он пишет Ленину: «1) Если Троцкий будет, не задумываясь, раздавать направо и налево мандаты Трифонову (Донская область), Автономову (Кубанская область), Коппе (Ставрополь), членам французской миссии (заслуживающим ареста) и т.д., то можно с уверенностью сказать, что через месяц у нас все развалится на Кавказе и этот край мы окончательно потеряем.
С Троцким происходит то же, что с Автономовым одно время.
Вдолбите ему в голову, что без ведома местных людей назначений делать не следует, что иначе получится скандал для Советской власти...»
В литературе бытует мнение, будто в годы Гражданской войны Сталин «не доверял военспецам» из бывших царских офицеров. Такое утверждение совершенно не соответствует реальным фактам Конечно, как и у любого человека, у него могли быть свои симпатии и антипатии, но это могло касаться отдельных людей и в конкретных обстоятельствах. Конечно, уже само появление в Царицыне чрезвычайного комиссара из Центра, члена ЦК партии и правительства, не могло не насторожить военспецов, осевших в штабе округа, а его вмешательство в военные вопросы привело к конфликту не только с местными военными, но и с Троцким
Перешедший на сторону красных генерал-лейтенант царской армии А.Е. Снесарев до революции командовал полком. В мае 1918 года его назначили военным руководителем Северо-Кавказского военного округа. Но с каким бы рвением он ни выполнял свои обязанности, его взгляды вряд ли расходились с воззрениями АА. Брусилова, писавшего в своих воспоминаниях, что, поступив на службу в Красную Армию, он занимал выжидательную позицию. «Я не допускал мысли, — признается Брусилов, — что большевизм еще долго продержится. В этом я ошибался, но я ли один? ... Убежден, что многие, помогавшие Троцкому... думали так же, как я».
Тонкий психолог, глубоко разбиравшийся в мотивах поступков и настроениях людей, Сталин почувствовал отстраненность военного руководителя от интересов и целей большевистской партии. В телеграмме Ленину от 16 июля Сталин пояснял ситуацию: «Военрук Снесарев, по-моему, очень умело саботирует дело очищения линии Котельниково — Тихорецкая. Ввиду этого я решил лично выехать на фронт и познакомиться с положением».