Борьба с безумием

В общем жизнь Джека и Мэри в те дни еще не пред­ставляла ничего трагического. Доктор Гэрольд Е. Бауман, близкий их приятель, вспоминает о лачужке Фергюсона в Грэвел Гольч, как о широко открытом доме. Случайно заглянувшим посетителям сразу давали понять, что Джек и Мэри будут обижены, если незваные гости не останутся ужинать. Фергюсоны были бедны, как церковные мыши, но Джек как-то ухитрялся наскрести от пятидесяти центов до пяти долларов, чтоб выручать нуждавшихся товарищей. А Мэри внимательно следила за тем, чтобы вовремя были посланы деньги дочери Джека.

Джек был большой выдумщик. Без гроша в кармане он устраивал товарищеские вечеринки, на которых разы­грывал из себя богатого лорда. Он предлагал гостям на выбор старое шотландское, контрабандное виски или им­портный джин - все это подавалось в соответствующей посуде; происхождение содержимого не подлежит оглаше­нию, синтезировал его сам отставной буфетчик Фергюсон из обыкновенного этилового спирта, которому он придавал соответствующий цвет и аромат.

Джек хорошо умел торговать - особенно самим собой. В один из редких вечеров, когда он позволял себе выйти из дому, Джек, Бауман и еще один студент зашли в тавер­ну посидеть за кружкой пива, а в кармане у всех троих было не более тридцати центов. Джек быстро набросал черным карандашом на белой бумаге штриховой портрет хозяина бара. «Стоит это по кружке пива на троих?» - спросил он, улыбаясь. В этот вечер он нарисовал карика­туры на всех посетителей бара и обеспечил себя и товари­щей таким количеством пива, какое они, не теряя достоин­ства, могли в себя вместить. Они просидели до закрытия заведения, и содержатель бара выпроводил их домой с тридцатью центами, которые остались нетронутыми в их карманах.

Несмотря на то, что Джек приближался уже к сорока годам, казалось, что энергия неисчерпаема. Делая отличные успехи в изучении медицинских наук и преподавании биохимии, Джек умудрялся еще подрабатывать - там доллар , а тут дайм, - подготавливая студентам трупы для занятий по анатомии, или, поднявшись чуть свет, он бежал в больницу для выполнения врачебных назначении, разнося больным кислород.

- Джек часто брал меня с собой посмотреть, как он препарирует трупы для студентов, - вспоминает Мэри. - Он так трогательно старался меня чему-нибудь научить а я была дура-дурой. Он водил меня и в дет­ское отделение. Я очень гордилась, что ребята его так любят.

В 1946 году Мэри вдохнула в сердце Джека решимость сжечь за собой корабли, пожертвовав двадцатилетним ста­жем кочегара на Монон, и прямым путем идти к докторскому диплому. Бросив завод и вступив на этот путь во­семнадцатилетним юношей, он через пять лет потерял все следы...

И вот в июне 1948 года наступил желанный день, кото­рого он ждал двадцать два года. Наконец-то, в 40 лет он - врач, доктор Джон Т. Фергюсон. Он добился своего. Нет, неверно - этого добилась Мэри. Спасибо тебе, Мэри. Те­перь путь для него открыт.

И тут началась полоса тяжелых испытаний. Джек вспо­минает радостный день, когда он получил свой диплом. У него было такое чувство, что, если он сможет самостоя­тельно принять хоть одного больного в своем кабинете сельского врача, больше ему в жизни ничего не нужно. Лишь один год интернатуры отделяет его от этого дня из дней.

- Я был так бесконечно благодарен Мэри, - вспоми­нает Джек. - И еще больше повысил дозу барбитуратов, - добавляет он с горечью.

Я все больше недоумевал и не мог понять, что твори­лось с Джеком в те дни. Какое еще оправдание было у не­го для приема маленьких желтых капсул? Может ли он сам припомнить это? Конечно, он хорошо помнит дни получе­ния диплома в 1948 году - торжественные и зловещие. Он все это записал. Вот дословный текст его записи:

«В последние годы медицинской школы я потерял Фергюсона, который мечтал сделаться сельским врачом, чтобы облегчать страдания людям. Я стал жертвой самозародившеися мании величия. Я - доктор, я стою выше толпы... Пусть они идут ко мне за помощью. Всякий раз, как по­давала голос моя совесть, я начинал глушить себя барби­туратами, чтобы не слышать этого голоса... Хотя меня и волновала гуманная сторона медицинской профессии, день­ги и власть стали моими путеводными огнями».

Вот как он толкует тот критический момент в его жиз­ни. Но текущие проблемы дня он воспринимал вполне реально. Однажды вечером (это было в год его интерна­туры) Джек, одурманенный капсулами, пробирался в ван­ную комнату, споткнулся, упал и разорвал себе связки ключицы. Он был слишком одурманен, чтобы вызвать врача. Мзри не было дома. Пытаясь унять боль, он при­нял добавочную порцию барбитуратов, а потом еще пол­грамма кодеина, и, когда утром пошел в больницу, он уже витал в облаках. Он выпросил у товарища еще двадцать пять таблеток барбамила, но этого хватило ненадолго, и, так как не мог больше их достать, впал в буйное со­стояние.