Борьба вопросов. Идеология и психоистория. Русское и мировое измерения

Во время горбачёвщины отчуждение народа от власти, о котором шла речь, станет одним из факторов, который противники, а проще говоря – враги системы направят против неё в качестве оружия, используя «втёмную» народ с его социалистическими представлениями о социализме и справедливости, чтобы этот социализм разрушить и сварганить на его месте несправедливый по определению капитализм. Во время горбачёвщины именно «лавочники» и либерально настроенные представители совинтеллигенции станут массовой базой перестройки, обеспечив реализацию соблазна «демократии, рынка и прав человека». Но именно они, этот (статистически) средний слой советского общества пойдут под нож в условиях поздней горбачёвщины и ельцинщины, вынужденные становиться «челноками», массово вылетая с работы и т. п. Ведь сказано же: «Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят» (Лук. 17.1).

11

Уже в 1960-е годы, чувствуя серьёзное расхождение «слова» (идеология) и «дела» (реальность) и ощущая кризисные явления (хотя «что-то не так» ещё не превратилось в «нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята»), определённые сегменты советской интеллигенции, как связанные с властью, так и относительно автономные от неё (насколько это было возможно в советской системе), начали обсуждать острые социальные проблемы, пути развития страны. Одной из первых дискуссий, в которой косвенно нашла отражение социальная проблематика, были споры «физиков и лириков». Впрочем, социальное в этой дискуссии касалось в большей степени вопроса самоопределения, идентификации советской интеллигенции, её места в обществе, чем проблемы оценки этого общества и перспектив его развития.

Эти вопросы нашли отражение в феномене шестидесятничества.

Шестидесятники, представлявшие собой не столько оформленную группу или движение, сколько скорее совокупность людей с определёнными настроениями и взглядами, выступали как более или менее ярые антисталинисты. Их идеалом был чистый (по их мнению) ленинский социализм, который (по их мнению) был предан, деформирован и извращён Сталиным. Призыв к возврату в трактуемые ими в романтическом плане временам революции, Ленина, гражданской войны свидетельствует о нескольких вещах. Во-первых, шестидесятничество – это утопия. Во-вторых, это реакционная утопия, поскольку она ориентировала общество на реставрацию таких порядков, которые уже дважды были преодолены самим этим обществом – сначала в сталинское время, а затем в хрущёвское. Изображая из себя оппонентов и критиков власти, шестидесятники на самом деле в большинстве случаев были привластной, прикормушечной публикой. Их антисталинская установка совпадала как с общеноменклатурной (неприятие сталинской системы в силу незафиксированности в ней гарантий даже физической безопасности господствующей группы советского общества, не говоря об экономических), так и с установками либеральной фракции номенклатуры: «ленинские нормы» – т. е. коллективное олигархическое правление; большая открытость миру (т. е. читай: Западу); более либеральные порядки и в то же время элитарность. В-третьих, шестидесятничество – это попытка создания неофициальной элитарной идеологии советского общества, на базе которой смыкались либеральная номенклатура и либеральная совинтеллигенция, противопоставлявшие себя как «консерваторам» (сталинистам), так и населению (народу).

Шестидесятники сыграли большую роль в фальсификации советской истории и в перестроечном разрушении СССР, не говоря уже об идейной подготовке этого разрушения, чем сработали на определённую часть советских номенклатурщиков и спецслужбистов, по сути – кто невольно, а кто и вольно, инициативно – выступив их агентурой. Шестидесятники создали миф не только об СССР, но и о самих себе как борцах за свободу, противостоявших произволу номенклатуры, нарисовали фальшивую картину одного из базовых конфликтов верхнего сегмента советского общества того времени.