«Борьба за души» и другие рассказы

Достойный отец поднимается на кафедру и читает евангелие: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную».

— Бог отдал сына своего единородного, — восклицает священник, — и ты, Михо, отдаешь единственное дитя свое и прощаешься с ним!

Миха, растроганный сравнением, льет слезы и громко плачет, а тем временем ксендз продолжает говорить, что очень счастлив должен быть Миха, ибо его дочь выходит за доброго парня, за славного парня, за Власия Сочибабика.

Гладко говорит священник, хоть порой и умолкает на мгновение. Верно вспоминает про пятьдесят гульденов, что блестят у него в ларце, пятьдесят гульденов за свадебные обряды. А может, умолкая, предвкушает в думах, какие блюда будут подавать на свадьбе и какое вино.

Истекло полчаса, и священник кончает тем, с чего начал: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную».

На хорах, учуяв аромат свадебного пиршества, музыканты играют что есть мочи.

Святая месса. Прислуживающие не поспевают за преподобным отцом, глотают слова, и вместо «vobiscum»[7] звучит только «кум», потом уже «ум», а под конец и вовсе одно «м».

«Ite, missa est!»[8] — то была единственная фраза, которую духовный отец — да простит ему бог прегрешения — произнес целиком. Прислужники вместо «Deo gracias!»[9] нетерпеливо отвечают резким «драс», и на них обрушивается грозный взгляд священника.

Глаза всех присутствующих — а церковь набита битком — устремлены на Сочибабика и Матешу, преклонивших колени перед алтарем. Вовик тем временем перекидывается несколькими словами с работником Растиком и таинственным голосом сообщает музыкантам, что на столе сегодня будет даже олений окорок!

И уже раздается в безмолвной тишине Матешино «да», звучное и ясное. А из толпы гостей, собравшихся на свадьбу, вырывается глубокий голос растроганного Михи: «Да, да, да!»

На хорах весело играют музыканты, из костела повалили любопытные, свадебные гости поспешают…

Власий ведет Матешу, за ними музыканты, а перед костелом их встречает новая музыка. Сам папаша Бурга, старый цыган, ждет со своими цимбалистами свадебный кортеж. Цыгане заступают дорогу и играют песни. А там, у сельского правления, пять хлопцев на конях, в одной руке старые сабли, в другой — полыхающие факелы. Скачут галопом, саблями размахивают, выкрикивают что-то непонятное…

Требуют с жениха выкуп — в память о турецком владычестве, когда в десяти часах пути отсюда, в Большой Каниже, сто лет назад развевалось зеленое знамя и сверкал полумесяц канижского пашалыка, когда орды турецкие рыскали по всему краю, по всему Мурскому округу и налагали на свадебных гостей контрибуцию.

Жених платит парням по золотому. Подходят стрелки во главе с «жупаном» и просят денег на порох. И они получают положенное.

А вот уже идет навстречу старуха Григориха, повивальная бабка, и в плясе трижды обходит вокруг новобрачных, чтобы у них были дети. В это время молодые стрелки — аж уши закладывает — палят из пистолетов и ружей, чтобы дети были сильными, статными и удалыми, никого и ничего не боялись.

Цыгане и другие музыканты играют, свадебный кортеж прибавляет шагу и сворачивает за деревню. Разве пиршество будет не в селе? Нет, не в селе. У Матео Лучика справляют свадьбу, там Миха дал клятву, что выдаст Матешу за Сочибабика. А коли старый Гамо не преступил клятвы, то там же быть и веселью.

Половина деревни идет пировать. Матео Лучик встречает гостей на полпути. Сам он тоже привел с хорватской стороны цыган-музыкантов.

Теперь играют три музыки, дорога проходит незаметно, и вот уже гости у Матео, и только теперь видят, как хитроумно трактирщик все устроил.

Ряд длинных, под белыми скатертями столов стоит на зеленой лужайке, в тени деревьев помурянского леса.

Под большими противнями виднеется огонь, припасен сырой хворост, чтобы вечером, когда налетят комары, отогнать их едким дымом…

VIII

Такого свадебного пира давно не помнил никто в Междумурье!

Две зажаренные целиком воловьи туши ждут, когда их разрежут, кур съедено целыми десятками, четыре оленьих окорока пришлись по вкусу гостям и музыкантам. Шницели из дрофьего мяса, мягкие кукурузные лепешки с абрикосовым повидлом. Все, что можно изжарить, испечь, потушить…

И красное вараждинское вино пьют гости. Прольешь литр, никто и не заметит — вино течет рекой…

Раздается пение, гремит музыка, трава истоптана, гости отплясывают чардаш.

Миха притопывает, плачет, смеется. Стражба притопывает и плачет.

А что Келин, Опатрник, Леков, Касица, Растик, Крумовик и другие? А приходский священник, учитель Вовик и нотариус Палим Врашень? Все пьют, едят, ремешки отпускают, разговаривают. Все друг другу ровня.

А Матео Лучик, тот в это время толкует у перевоза с четырьмя молодыми бродягами.