Борьба за Краков (При короле Локотке)

Мартик, увидев его издали, сразу узнал его, прежде чем тот его заметил, и обрадовался.

— Ого! Идет коза к возу! — обратился он к Павлу. — Здорово, Павел! Как поживаете?

— Ох, плохо у нас: мертвецами пахнет! — со вздохом протягивая к нему руку, промолвил мещанин. — Мартик, старый друг, спасай!

— Я? — рассмеялся Сула. — Разве я могу спасать тех, которые изменили своему государю. Я маленький человек, что я могу сделать?

— Прикажи впустить меня через калитку, ради страданий Иисуса, — заговорил Павел. — Нам надо поговорить.

У ворот уже стояли люди, готовые отворить их по первому приказу. Его тотчас же впустили. Слезы лились из глаз мясника, и он вытирал их вместе с потом.

— Мартик, дружище! Ты был нашим приятелем, будь же нашим защитником! — начал он умолять.

— Просите об этом Господа Бога, а не меня! — печально отвечал Сула. — Он один только может вас спасти. А я не знаю, если бы даже сам святой Станислав вышел из гроба и сказал нашему князю: прости им, — я не знаю, послушался ли бы он его? Он дал клятву не щадить изменников.

Павел со стоном закрыл глаза рукою. Помолчали оба. Мартик смотрел вдаль.

— Послушай, Сула, — заговорил мясник. — Удастся ли нам или не удастся, про то знает Бог, но все же надо попробовать. Мы — те, что не были заодно с войтом, а вы можете подтвердить это, хотим ехать к нему навстречу и умолять о помиловании. Поезжай и ты с нами!

Мартик даже вздрогнул.

— Оставьте меня, я и не могу и не хочу! Он теперь так разгневался, что и меня велит повесить вместе с вами…

И, прервав самого себя, живо спросил:

— А что сталось с войтом?

— Болеслав взял его под стражу и увез с собой. Бросят его в яму, но оставят в живых, а может быть, и отпустят за выкуп, если не он, то брат его устроит это. А нам некуда и бежать. Дома — женщины, дети, — застонал он. — Сула, у тебя всегда было доброе сердце, поезжай с нами… Город тебе…

Он не докончил, потому что Мартик оборвал его.

— Что? Город мне заплатит? Вы меня хотите купить? Отирая слезы передником и вздыхая, как кузнечные меха, Павел не знал, как оправдаться.

— Мартик, — наконец сказал он. — Я считал тебя другом! Много мы съели вместе хлеба и соли, а теперь, когда идет гроза, ты…

— Да, это правда, — сказал Мартик. — Я ел у вас хлеб и соль, но он был заправлен желчью. Одной только вещи я просил у вас — отдать мне эту негодную Грету, а она только смеялась надо мной да командовала и за нос водила. Из-за нее я всю жизнь себе испортил.

Задумался мясник, опустил глаза в землю и, медленно подняв их на Мартика, тихо заговорил:

— Знаете что? Да, знаете что? Я ее знаю. Как только она узнает, что войта нет в Кракове, она, наверное, вернется сюда. Я, по правде говоря, ее опекун, хоть не знаю, кто из нас кого опекает, но клянусь Богом, я поговорю с ней серьезно и заставлю, упрошу ее… будет она твоя, бери ее себе.

Мартик бросился на радостях обнимать его.

— Поклянись! — вскричал он.

— Поклянусь, но ты поедешь с нами к князю?

— Хоть к самому палачу! Поеду! — крикнул Мартик. — Но Грета моя?

Павел кивнул головой — жертва для него была немалая, потому что он, может быть, сам надеялся взять ее себе.

— Постой же здесь, — торопливо заговорил Мартик. — Я сейчас побегу к каштеляну Пакославу и все ему расскажу. Помогу вам, как сумею. Но Грету — вы мне поможете взять, хотя бы пришлось брать силою?

— Бери, бери, — заворчал Павел, — станет она тебе костью поперек горла.

— О своем горле я сам позабочусь, — весело крикнул Мартик, — только бы она была со мной.

Около полудня небольшой отряд людей верхом на конях с Сулой во главе выехал из города. Прошли слухи, что князь уже был на пути к Кракову. Трепка ехал к нему навстречу с вестью о том, что ворота города открыты.

Надо было только пропустить силезцев, не встречаясь с ними, потому что, если бы два войска встретились, Локоток не ручался за своих, могло произойти столкновение.

К князю ехали вместе с Мартиком: Павел, Гануш из Мухова, Хинча Кечер, Никлаш из Завихоста и Амылей из Мухова. С ними ехали всего несколько слуг, — ведь то были послы от города, попавшего в беду. До пышности ли тут?

По дороге почти не разговаривали между собой, с тревогой смотрели вперед и у каждого придорожного креста снимали шапки, крестились и вздыхали, прося у Господа Бога вывести их живыми из беды.

Мартик не давал никаких обещаний и ни за что не ручался — говорил только, что будет стараться умилостивить своего пана, и будет горячо просить его за всех добрых людей.

А Павел всю дорогу то и дело нашептывал ему на ухо:

— Я тебе ручаюсь за то, что Грета будет твоя.

Смешной и странной могла казаться любовь этого человека к ветреной женщине. Уж много лет любил он ее, и чем меньше было у него надежд, тем упорнее он добивался своего. Она была для него, словно осажденная крепость: чем сильнее она обороняется, тем яростнее ведется осада. Теперь, получив уверенность в том, что она хотя бы насильно будет принадлежать ему, он был так счастлив, как будто бы становился обладателем целого королевства.

По дороге мещане усердно собирали вести о Локотке, чтобы не встретиться с ним неожиданно.