Борис Ельцин: От рассвета до заката

Среди депутатов была женщина высокого роста и богатырского телосложения. Еще раньше мы ее прозвали «женщиной с веслом». В советские времена белую скульптуру фигуристой тетки с веслом в руке можно было встретить в каждом парке. И эта депутатка напоминала нам знакомое с детства каменное изваяние.

Она кичилась своей духовной близостью к Борису Николаевичу. Всегда к нему подходила на съездах и приемах, старалась встать поближе. Соратникам рассказывала, какая она ярая поклонница президента, как чутко Борис Николаевич реагирует на ее советы. А в итоге оказалась в этой темной комнате Белого дома. Я намеренно не называю фамилии бывшей депутатки, но удостоверение храню, может, спросит.

Процедура досмотра продолжалась больше часа. Ко мне подошел офицер «Альфы» и доложил: внизу, в холле парадного подъезда находятся Руцкой и Хасбулатов. Никто не знает, что с ними делать. Они встали в середину группы депутатов и сами не выходят. Их опасаются забирать силой.

Я спустился на первый этаж. Барсукова там не встретил. Он в это время занимался отправкой в следственный изолятор задержанных генералов — Баранникова, Ачалова, Дунаева. С Бараннниковым даже успел приватно поговорить: дескать, как тот дошел до жизни такой, что вступил в открытую вооруженную борьбу с президентом.

В парадном подъезде Белого дома действительно находилась большая группа гражданских. Полковник МВД доложил:

— Депутаты окружили Хасбулатова и Руцкого. Что делать? Никто не хочет выходить.

Я спросил:

— Есть автобус со шторками?

— Есть.

— Подгоняйте прямо ко входу.

Подъехал автобус. Я посмотрел на эту плотную массу и понял: действовать надо решительно. Если зачинщиков не убрать, процесс затянется. У меня за два дня накопилось столько злобы, что выглядел я, наверное, как Бармалей.

Подошел к депутатам и металлическим голосом произнес:

— Хасбулатов и Руцкой, прошу на выход.

В ответ — молчание. Около ста человек стояли тихо, не шевелясь. Лица у всех подавленные, веки опущены. Помедлив несколько секунд, нерешительно расступились и выпустили бывших Председателя Верховного Совета РФ и вицепрезидента.

Ко мне приблизился начальник охраны Руцкого и попросил немного подождать:

— Александр Васильевич, извините, пожалуйста, сейчас сотрудники пошли за его вещами, в кабинет.

Руцкой понимал, что его повезут в тюрьму, и заранее приказал собрать вещи. Вскоре действительно принесли такой огромный баул, что я подумал, будто генерал в него матрас закатал.

Хасбулатов был без вещей. Держался он достойно. Глаз не прятал, только выглядел слишком истощенным и необычно бледным.

Ни от кого из депутатов спиртным не пахло, и их внешний вид показался мне достаточно аккуратным.

Руцкой, не поднимая глаз, вошел в автобус. В толпе я заметил генерала Макашова. Приказал:

— Взять в автобус и Макашова заодно.

Согласно Указу президента, зачинщиков беспорядков можно было задержать на тридцать суток — за оказание сопротивления. Под руководством этих людей разгромили телецентр, мэрию, устроили ералаш в Белом доме. К тому же был подписан отдельный приказ президента об аресте Руцкого и Хасбулатова.

Я всегда выполнял приказания Верховного главнокомандующего без обсуждений. Если бы в армии обсуждали все распоряжения командования, вооруженных сил как таковых просто бы не было. Именно поэтому меня возмутили колебания офицеров «Альфы» — они военные люди, присягу давали.

Руцкой дважды сдавался в плен в Афганистане. Пока ждали его вещи, я ему сказал:

— Генерал трижды в плен не попадает. Иначе это не генерал.

Он ничего не ответил. Руцкой носил звезду Героя Советского Союза. Героя из него сделал Горбачев. В период показушной компании в спешном порядке искали, кого бы еще из высшего руководства наградить в оправдание этой бессмысленной афганской эпопеи. Нашли несостоявшегося «водителя самолета».

…Наконец усадили всех в автобус. В салон подсели «альфисты», Барсуков, Захаров. Договорились ехать в сопровождении бронетранспортеров. Через всю Москву повезли «компанию» в Лефортово. Десантники открыто сидели на боевых машинах, над их головами развевался российский флаг. Народ нас приветствовал как освободителей. Кричали вслед: «Ура! Победа!»

Довезли всех до Лефортовской тюрьмы без происшествий. Руководителей мятежа приняли, проводили к следователям.

В тюрьме я оказался впервые. Нас пропускали внутрь через своеобразные шлюзы. Заезжаем в один шлюз, ворота закрывают с двух сторон, отсекая и от вольной жизни, и от тюремной одновременно. Проверяют документы и затем пропускают в другой шлюз.

Охрана в Лефортово показалась мне надежной — оттуда не сбежишь. Камеры, кстати, тоже отличаются от тех, что в обычных российских тюрьмах, — светлые, чистые. Постельное белье определенного цвета. Сам я в камеры не заглядывал, но коллеги рассказывали. В тот момент я даже пожалел: сколько раз мог по бывать на экскурсии в этой тюрьме, да все времени не хватало.

Осенью 96-го, когда Чубайс в экстазе требовал моего ареста, «экскурсия» в Лефортово стала почти реальностью. Но совсем не за что было зацепиться.