Борис Парамонов на радио "Свобода"- 2007

Такое единое согласие всех главных генералов нельзя объяснить единой глупостью или единым низменным движением, природной склонностью к измене, задуманным предательством. Это могло быть только чертою общей моральной расшатанности власти. Только элементом всеобщей образованной захваченности мощным либерально-радикальным (и даже социалистическим) Полем в стране. Много лет (десятилетий) это Поле беспрепятственно струилось, его силовые линии густились — и пронизывали, и подчиняли все мозги в стране, хоть сколько-нибудь тронутые просвещением, хоть начатками его. Оно почти полностью владело

интеллигенцией. Более редкими, но пронизывались его силовыми линиями и государственно-чиновные круги, и военные, и даже священство, епископат (вся Церковь в целом уже стояла бессильна против этого Поля), — и даже те, кто наиболее боролся против Поля: самые правые круги и сам трон. Под ударами террора, под давлением насмешки и презрения — эти тоже размягчались к сдаче. В столетнем противостоянии радикализма и государственности — вторая все больше побеждалась если не противником своим, то уверенностью в его победе. При таком пронизывающем влиянии — всюду в аппарате государства возникали невольно-добровольные агенты и ячейки радикализма, они-то и сказались в марте Семнадцатого. Столетняя дуэль общества и трона не прошла вничью: в мартовские дни идеология интеллигенции победила — вот, захватив и генералов, а те помогли обессилить и трон. Поле струилось сто лет — настолько сильно, что в нем померкало национальное сознание («примитивный патриотизм») и образованный слой переставал усматривать интересы национального бытия. Национальное сознание было отброшено интеллигенцией — но и обронено верхами. Так мы шли к своей национальной катастрофе.

Но именно на этой теме февральская параллель не сработала вне России. Этот либеральный «разгул» (теперь в кавычках») на Западе куда сильнее был и есть, и тогда и сейчас, и подобные настроения отнюдь не губят Запад, в чем мы могли убедиться. Тогда может быть и в России что-то другое, помимо либерального радикализма, сработало на гибель страны?

Не торопясь с ответом, возьмем дальнейшие примеры опыта: русское же покоммунизье. Гласность и перестройка казались близнецовой копией Февраля. Полагаю, что Солженицын был убежден в этом более любого. Но при всех падениях и обвалах — окончательного не произошло. Происшедшее назови хоть геополитической катастрофой, но главный-то факт: Россия цела; без окраин и подбрюший, без варшавского пакта, но цела. И даже при нынешних чекистах у власти — чекистского террора нет. Думается, что и не будет — массового: себе дороже; хоть этот урок российская власть усвоила. Террора достаточно избирательного, точечного. Вообще массовый террор всегда — следствие идеологический горячки, а какая сейчас в России идеология?