Борька, я и невидимка

Когда я проходил мимо пионерской комнаты, мне показа лось, что там кто-то поет. Тонким таким голосом. Пропоет несколько слов, замолчит, опять запоет. Я открыл дверь и заглянул.

За столом, положив голову на руки, сидела Лина Львовна. Она не пела. Это мне из-за двери показалось, что пела. Она плакала. У нее даже слезы текли.

Я смотрел на нее и не знал, что сказать. Мне всегда жалко, если плачут взрослые.

А она заметила меня и сказала:

—  Иди, Костя… пожалуйста… Зайди после… — И она снова заплакала.

Я закрыл дверь и выбежал на улицу.

Во дворе были почти все ребята. Они по дороге вспомнили, что когда выбирали Летицкого, то даже забыли спросить, какого Летицкого — Мишку или Алика?

—  Да все равно, они ведь близнецы, — сказал я. — Пусть будут звеньевыми по очереди. Никто и не заметит.

—  Ты, Шмель, можешь не острить, — сказал Мишка Летицкий.

—  Извини, Алик, больше не буду, — нарочно ответил я.

—  Я вот тебе сейчас дам за Алика, — сказал Мишка.

—  А ты разве Мишка? — спросил я.

—  А ты сам не видишь!

—  Не вижу, — сказал я. — Я думал, ты — Алик. Ребята! А знаете! Лина Львовна…

Я хотел сказать, что видел сейчас, как Лина Львовна плачет, и не сказал. Сам не знаю почему. Я повернулся и побежал в школу. У пионерской комнаты я снова услышал, как плачет Лина Львовна. Тогда я вырвал из тетради листок бумаги и написал на нем:

«Вера Аркадьевна. Зайдите срочно в пионерскую комнату. Неизвестный»

Затем я положил листок у двери завуча, постучал и спрятался за углом. Я видел, как Вера Аркадьевна подняла листок, посмотрела, пожала плечами и пошла в пионерскую комнату.

Когда я вернулся к ребятам, они уже выбрали Алика. Делать было нечего, но ребята почему-то не расходились. Все начали вспоминать, как не выбрали Дутова. Мне тоже нравилось, что его не выбрали. Тут дело даже не в Дутове. А в том, что мы все делали вместе. Вместе засунули его под парту — теперь пусть попробует кого-нибудь тронуть. А потом вместе его не выбрали.

Это у нас первый раз, честное слово.

Следы на снегу

Костя стоял у окна и смотрел вниз, на штабеля дров, засыпанные снегом. Сверху двор выглядел как город: дома — поленницы и между ними — улицы, покрытые только что выпавшим чистым снегом. По одной из улиц пробежала кошка, и на снегу остались четкие отпечатки лап. «Можно выследить, — подумал Костя. — Если бы у меня была собака, я бы пустил ее по следу, и они бы подрались».

Мысль о собаке, идущей по следу, натолкнула Костю на другую мысль. Он подошел к столу и полистал книгу «Щупальца осьминога». Хорошая книга, в зеленой обложке, очень толстая. Там описано, как один шпион…

Зазвонил телефон на столике.

—  Подойди, — сказала Зинаида. — Если меня, то нет дома.

—  Почему нет, когда ты дома? — сказал Костя.

—  Костенька, у меня послезавтра зачет, — взмолилась Зинаида.

Телефон все звонил.

—  А будешь на меня маме жаловаться?

—  Не буду, не буду, — нервно сказала Зинаида.

Костя снял трубку.

—  Алло! Зину? — Костя искоса взглянул на Зинаиду и ухмыльнулся. — Сейчас посмотрю.

—  Ты что, с ума сошел? — прошептала Зинаида.

—  А ты сначала объясни, почему ты врешь? А еще — почему я должен врать из-за тебя? — шепотом ответил Костя, прикрывая трубку ладонью.

—  Костя!

—  Нет, ты объясни. Ну чего ж ты молчишь? Смотри, а то позову. Сама всегда говоришь: Костя да Костя… Врать нечестно!.. А сама — честно?

—  Господи! Ну ладно, нечестно! — простонала Зинаида, прикрывая рукою рот.

—  Сознаёшься?

—  Сознаюсь.

—  Так ты запомни, — прошептал Костя. — Алло! Вы слушаете? Зины нет дома.

Едва сияющий Костя повесил трубку, Зинаида бросилась к нему. Костя, хохоча, нырнул под стол и вылез с другой стороны. Зинаида обежала кругом, а Костя — снова под стол.

—  Чертежи опрокинешь! — крикнула Зинаида.

—  А ты не ври! — отозвался из-под стола Костя. — Вам можно, а мне нет, да?

—  Ты со мной не сравнивайся, тебе еще до меня учиться и учиться.

—  У тебя научишься, — ответил Костя.

Спорить с Костей было бесполезно. Зинаида знала — у него всегда в запасе тысяча слов; только папа мог его унять. Но папа далеко, он на льдине. Зинаида вздохнула.

—  Вылезай, не трону.

—  Дай слово!

—  Даю.

—  Дай честное комсомольское.

—  Честное комсомольское. Пластырь! Липучка! Зануда!

—  Студентка-лаборантка-врунья, — немедленно отозвался Костя, вылезая из-под стола.

Нет, соревноваться с Костей было бесполезно. Зинаида снова вздохнула и взялась за чертеж. Костя уселся на диван и принялся вспоминать, о чем он только что думал. Это было что-то очень важное. Следы на снегу… Собака… «Щупальца осьминога»… Вспомнил!

Костя побежал к телефону и набрал номер. После короткого разговора он схватил пальто и устремился к двери.

—  Куда? — крикнула Зинаида. — Поешь сначала.

Но Костины каблуки грохотали уже где-то на третьем этаже. На втором этаже Костя позвонил. Дверь открыл Борис.

—  Здорово! — сказал Костя.

—  Тихо ты, — прошептал Борис.

—  Чего тихо?

—  Указатель велел не шуметь. Он пишет чего-то.