Борька, я и невидимка

—  Костя меня зовут.

—  Фамилия?

Тут я совсем разозлился. Мне даже как-то обидно стало, что он меня не узнал, и я уже хотел спросить у него разрешения посмеяться. Но Игорь Владимирович тихонько мне глазами показывает на дверь: «Выйди, пожалуйста»,

Тогда я говорю:

—  Идем, Борька, я тебе тоже труды плодов моих покажу.

Мы вышли, но дверь я не закрыл и стал слушать, как Указатель читает свои стихи. Вот какое было стихотворение:

Жил да был мышонок ПетяВ чудной клетке на окне.Все его любили дети,Очень нравился он мне.Непослушный был мышонок,Дисциплины он не знал.Только вышел он из дверцы,В лапы кошке он попал.

Пионерам скажем мы:Знайте, знайте, детки,Если хочешь долго жить,Не вылазь из клетки.

Указатель кончил читать и сказал:

—  Жду вашего суда. По-моему, тема важная и, так сказать, пионерская.

—  Да… конечно… — пробормотал Игорь Владимирович. — Только вот… Я не совсем понимаю, почему вы советуете пионерам сидеть в клетке.

—  Ну, Игорь Владимирович, Игорь Владимирович! Не ожидал. Разумеется, клетка — это в переносном смысле. А главная мысль — нужно быть дисциплинированным. Нельзя совершать недозволенных поступков. Разве вы против этой мысли?

—  Я — за, — ответил Игорь Владимирович. — Но…

Дальше я не расслышал, потому что к нам подошел какой-то человек со значком «Ленинградская правда». Он заглянул в щелку и сразу отшатнулся. Потом он осторожно прикрыл дверь, погрозил мне пальцем и спросил:

—  Давно сидит?

—  Кто?

—  Вон тот.

—  Минут десять.

—  Стихи читал?

—  Ага.

—  Про кого?

—  Про кошку и мышку.

В это время по коридору проходил еще один, тоже со значком, только на значке было написано: «Смена».

—  Женя, — сказал «Ленинградская правда», — удирай, пока цел.

—  А что?

«Ленинградская правда» кивнул на дверь.

—  Опять пришел.

—  А у тебя уже был? — спросил «Смена».

—  Был. Я ему про птичку вернул, он мне про мышку оставил.

—  Вот черт, — сказал «Смена». — Сейчас его из «Искр» спровадят, он ко мне придет. А я как раз уйти не могу — приемный день.

—  Сочувствую, — сказал «Ленинградская правда».

И они ушли.

Я снова открыл дверь. Указатель стоял посреди комнаты и кричал:

—  Вы систематически отказываетесь печатать мои стихи! Повторяю: систематически!

—  Но ведь стихи-то плохие, — жалобно сказал Игорь Владимирович.

Указатель прямо завертелся на месте.

—  А вы только хорошие печатаете? Вот я выписал: «У меня зазвонил телефон. — Кто говорит? — Слон». Это от 14 октября сего года. Что это, по-вашему! Когда вы видели, что слоны говорят по телефону? Или вот: «Когда же ты снова пришлешь к нашему ужину дюжину новых и сладких калош!» Что это, по-вашему? Дети должны верить, что можно питаться калошами? Вы представляете, что будет, если каждый пионер съест по калоше!

Тут уже заорал Игорь Владимирович:

—  Это же Чуковский! Понимаете? Чу-ков-ский!

А Указатель почему-то ответил тихо:

—  Вот именно. Товарищ Чуковский пишет всякие небылицы, вы их печатаете. Вам приносят стихи о дисциплине, вы их не принимаете. Разрешите доложить, Игорь Владимирович, я буду жаловаться.

—  Пожалуйста, — сказал Игорь Владимирович.

А Указатель — еще тише:

—  Вплоть до Центрального Комитета…

Указатель повернулся и помчался к двери. Мы еле успели отскочить. Он выбежал из комнаты, пронесся наискосок по коридору. Там была дверь с надписью: «Смена». Туда он и забежал. А мы зашли к Игорю Владимировичу.

Он сидел за столом и держался за щеку, будто у него зубы болят.

—  Вам, ребята, чего?

—  Это же мы, помните? Насчет станков.

—  Ничего я сейчас не помню, — сердито ответил Игорь Владимирович. — Вы садитесь. Вспомним.

Мы сели, помолчали немного. Потом Борька говорит:

—  А я его знаю, он в нашей квартира живет.

Игорь Владимирович даже на стуле подскочил.

—  В вашей? Может быть, он тебе родственник?

Борька сразу испугался:

—  Нет, не родственник! Честное слово, не родственник.

—  Тебя как зовут?

—  Боря.

—  Слушай, Боря, — сказал Игорь Владимирович очень ласково, — а как там… вообще… Ну, как у него здоровье? Болеет часто?

—  Он никогда не болеет. По утрам гимнастику делает. Он двухпудовую гирю выжимает: левой восемь раз, а правой одиннадцать. Я сам видел.

—  Ага. Значит, не болеет, — вздохнул Игорь Владимирович. — Ну ладно, пусть выжимает…

По-моему, взрослые хитрее всех. Я же видел, что Игорю Владимировичу прямо убить хотелось Указателя, но он при нас ругать его не стал и еще вид сделал, будто ничего не было. Это потому, что взрослый взрослого при ребятах никогда ругать не станет. Они авторитет потерять боятся. Игорь Владимирович даже сразу про станки вспомнил.

—  Знаете, ребята, — сказал он. — Я вам постараюсь помочь. Даю слово. Не знаю, что выйдет, но постараюсь. Только сегодня не могу: голова у меня просто чугунная.

Наверное, он честно говорил. Потому что вид у него правда был как у больного. Мне даже его жалко стало. Я говорю: