Борн

– Прекратите! Прекратите! – завизжала я им.

Находясь точно на линии перекрестного огня.

Борн отступил, пусть и сделавшись еще более огромным и грозным, поглотив сияние светлячков, он метнулся к потолку словно злая отливная волна. Я стояла как замороженная, будто была той, другой Рахилью.

Вик так и стоял, жуки ползали по его телу, готовые защитить от новой атаки. Из бассейна доносилось хлюпанье и кваканье биотехов, тоже жаждущих вступить в битву.

Однако новой атаки не последовало.

Борн пятился и пятился назад, точно хотел просочиться сквозь потолок, вся его кожа запузырилась глазами, извивающиеся щупальца ветвились, истончаясь, как струйки воды на стекле. К мольбе о прощении, читающейся во всей его позе, примешивалось что-то еще, вызывающее и непонятное. Запах горелого масла сменился вонью прогорклой печенки, а потом и вовсе исчез.

Я вновь и вновь прокручивала в голове начало сцены. Пыталась понять, о чем думал Борн и каким образом он рассуждал. Мне хотелось остановить время. Остановить время, и чтобы Вик ушел, а я могла поговорить с Борном наедине. А в следующий момент мне уже хотелось, чтобы ушел Борн, и я могла переговорить с глазу на глаз с Виком. Я хотела удостовериться, что правильно во всем разобралась, что приняла оптимальное решение. Но мне никогда этого не узнать.

Все, что мне известно, это что я своим телом закрыла Вика, встала на его защиту. Я смотрела на расплывшегося по всему потолку Борна, он мог обрушиться на нас как цунами и утопить в своей плоти. Я смотрела вверх, и теперь меня не могли ослепить никакие, самые яркие созвездия: на потолке сидел монстр.

Я стояла так близко к Вику, смотрящему в пустоту, что чувствовала лихорадочное биение его сердца, дрожь его плеча, прижавшегося к моему плечу. Вик больше не кричал. Под его кожей возились диагност-черви, борясь с шоком и стараясь ликвидировать последствия ущерба от встречи с Борном. Это значило, что Вик находился в полубессознательном состоянии. Мы не могли покормить червей уже несколько недель, и я боялась, что они умрут прежде, чем его вылечат. Впрочем, крови видно не было, только ожог и шок.

– Я не хотел, – заныл Борн. – Рахиль, я не хотел его ранить. Даже не собирался. Ты напугала меня, ты меня заставила.

– А притворяться мной и разговаривать с Виком тоже я тебя заставила? Или может, я тебя заставляла притворяться Виком и разговаривать со мной?

Я уже кричала на Борна. Кричала, визжала и не могла остановиться. Как же я была глупа, как он был безрассуден, и вот теперь все, все пропало. В отличие от Борна, я ясно видела это.

– Я хотел помочь, – сказал Борн. – Хотел помочь. Хотел, чтобы вы вели себя хорошо друг с другом.

Хорошо, плохо… Ведь он больше не ребенок.

– Хотел, чтобы вы прекратили ругаться из-за меня.

– Это было не твоего ума дело, – сорванным голосом прохрипела я. – Не твоего ума дело.

Я была испугана и зла. Потому что вспомнила то, что давно знала. Оно всегда лежало на поверхности. «Я этого не говорил», «Я этого не говорила»… Так время от времени утверждали мы с Виком и списывали все на недоразумение или недопонимание, даже не предполагая, что на самом деле разговаривали с кем-то – или чем-то? – другим. Это испортило мои отношения с Виком, привнеся нездоровую подозрительность в нашу жизнь. Нам предстояло сверить каждую минуту прошлого, разобрать и заново сложить его кусочки, чтобы определить, какие из них наши.

Борн продолжал умолять, пытался что-то объяснить, но я его больше не слушала.

Не с Борном ли я ходила на тот обрыв и рычала, как Мордов последыш, в день, когда Морокунья обстреляла Морда? С Борном или Виком я обсуждала защиту Балконных Утесов? И с кем я спала?!

Нет, такое насилие над доверием невозможно. Я не могла в это верить. Я же знала тело Вика, знала каждый шрам и каждое его несовершенство, знала, как он движется внутри меня, и я бы различила столь чудовищную подделку.

Однако у меня оставались вопросы.

– Борн, сколько раз ты прикидывался нами? Сколько раз был в моей постели или в постели Вика?

Ему потребовалось время, чтобы понять вопрос. Потом он посерел и сник.

– Ни разу! Как ты только могла такое подумать?

– И действительно, как я могла?

– Теперь и ты тоже меня боишься. Но ведь я не делал ничего, что не делали бы вы сами.

– Мы подобного не делаем.

– Ты тайком пробиралась в его квартиру. Он тайком пробирался в твою, шпионил…

– Борн… – подняла я на него глаза.

Тонна чуждой плоти с сотнями глаз таращилась на нас сверху.

– Я тебя люблю, – сказал Борн моим голосом. – Но я тебя боюсь и не могу больше тебе доверять.

– Ты напал на Вика.

– А он собирался напасть на меня. Я знаю. Сколько я ни старался, он все равно меня ненавидит.

На меня вдруг снизошла холодная рассудительность. Стоящий рядом со мной в горячечном жаре Вик напомнил мне кое о какой правде.

– Может, мне надо разрешить Вику разобрать тебя на части? Что ты вообще такое?

– Рахиль, это Борн. Борн, твой ребенок. Ты любишь меня, как ребенка. Ты сама сказала, что любишь меня, как ребенка.

Тогда, услышав мои слова, он явно расстроился, почему же это должно спасти его сейчас?