Бортнянский

Месяц спустя после реорганизации полковой музыки он приступил к «упорядочению» придворных театральных дел. Действительный тайный советник князь Юсупов получил 22 декабря «Именной высочайший указ», где, в частности, отмечалось:

«...Музыке при дворе нашем повелеваем быть в ведении вашем с тем, чтобы вы управляли сего честию... Всех принадлежащих к... музыке придворных людей иметь всем в точной дирекции нашей; иностранцев выписывать, заключая с ними договоры, и своих собственных актеров, танцовщиков и музыкантов заводить... Стараться составить наилучшим образом оперу Итальянскую так, чтоб актеров хороших в ней было достаточно, не только для комической части, но в случае надобности и для серьезной, следовательно, были бы певцы и певицы для стола и концертов, тоже балеты и, наконец, театр российский...»

Создавалось впечатление, что множества вполне упорядоченных и точно регламентирующих музыкальный и театральный быт указов Екатерины словно бы и не существовало. Павел словно все начинал сначала, будто вся история России, а музыкальная жизнь в частности, только и началась с того момента, как он встал у кормила власти.

На Придворную капеллу обрушился соответствующий приказ — штат сократить вчетверо! Припомнили и елизаветинские времена, когда в капелле состояло на постоянном содержании 24 певчих.

Бортнянский еще не успел толком войти в финансовые и организационные дела капеллы — а это было теперь его прямой обязанностью, — как его вызвал президент придворной конторы граф Н.П. Шереметев, которому было поручено «разобраться» с придворными музыкантами.

— Ничего не поделаешь, Дмитрий Степанович, — встретил Шереметев Бортнянского, — имею твердые указания передать вам настоятельную просьбу о сокращении вашего штата.

— Но как же сокращать, Ваше Сиятельство, ведь у нас же столько всевозможных обязанностей? С нас же потом и спросят за невыполнение.

— Ведаю об этом. Но ничего поделать не могу.

— Да немыслимо, Ваше Сиятельство, сокращать нынче штат. Я могу доподлинно обосновать это свое утверждение.

— Вот и обоснуйте. Только в письменной форме. На мое имя. А я уж как-нибудь сумею поднести Его Величеству...

Обосновать невозможность выполнения приказа Павла, да еще и в письменной форме! По тому времени это могло бы прозвучать как подписание приговора о собственном разжаловании, если не о чем-нибудь еще худшем.

И все же Дмитрий Степанович не задумываясь взялся за перо: