Бортовой журнал 3

Машину купить ты не мог, потому что надо было встать в очередь на машину на дивизии. Ты должен был подать заявку, и политотдел (сейчас это уже смешно, но тогда это все было серьезно) оценивал: достоин ли ты купить автомобиль, и если да, то только в этом случае тебе позволяли купить машину – тебя ставили в очередь. В ней можно было стоять годами. То же самое было и со всем остальным: гарнитуры, хрусталь и еще чего-то: сапоги и колготки, например. Все остальное можно было купить просто так. Оно было на уровне рыбацкой сети.

Покупаешь кусок рыбацкой сети (так примерно выглядела одежда), и ею оборачиваешься.

То есть деньги – это не деньги. Свои деньги ты мог только пропить. Вот влил себя – это твое.

А были еще и морские деньги. Пятьдесят пять рублей. А потом начинали платить так называемые боны. За поход давали примерно сорок пять– пятьдесят бон. Можно было пойти в магазин «Альбатрос» и там купить одежду или магнитофон.

А потом все рухнуло. То есть никаких денег вообще не осталось.

* * *

Была такая утонченная система неравенства. И человек от нее не хочет отказаться. Все осталось на своем месте.

Человек ставился на место, и за это он должен был быть благодарен стае.

Стая его поставила и стая имела на него права.

Блага не твои. Тебе это все дали подержать, поносить. Предательство не прощается.

То есть блат никто не отменял. Не было такого приказа: «Отменяю блат!».

Так что государство всегда было чиновным, чиновным и осталось. Чины, чины, чины.

* * *

Оказалось, что в невесомости космонавтов тошнит. Потом проходит. Но если не проходит, то значит, невесомость тебя не приняла. И кости в невесомости слабеют.

Надо все время тренироваться, но они все равно слабеют. Даже с тренировками.

Однажды наши возили американского космонавта, и он наотрез отказался на станции делать упражнения. Наши запросили американцев: что делать? Те посоветовались и говорят, мол, у нас демократия, это право человека – не хочет, не надо заставлять. Так он и пролетал без занятий. А потом, при приземлении не мог выйти из аппарата – ослабел.

* * *

При приземлении сильно бьет о землю, и это называется «мягкая посадка». Аппарат опускается на парашютах. Их там целая система. Но все равно бьет. У командира есть прибор: расстояние до земли. Он его сверяет с вертолетом. Вертолет сопровождения говорит ему: столько-то осталось. И за двадцать метров до земли командир командует: «Сгруппироваться!»

Надо сжаться – потом удар. Заранее же не сожмешься. Долго же не просидишь сжатым. Так что бьет.

* * *

Когда космонавты летят в первый раз, им прикрепляют старого космонавта, и он с ними все время ходит, разговаривает, потому что человек не должен оставаться один. Замыкается перед стартом, молчит. А это отвлекает.

А сейчас попов приглашают, и они освещают корабль. Вера – дело интимное, непоказное. Так что попы тут ни при чем.

* * *

Говорят, там, над Землей, все меняется. Человек вдруг умнеет. Полетел технарь, а прилетел гуманитарий. Специалисты говорят, что мозг так защищается – ему не хватает информации, вот он и активизирует те участки, которые до того спали. Это как почки на стволе дерева: отхватили макушку – они зазеленели.

* * *

Не все порядочные люди стремились в начальники. Мало того, не все туда попадали.

На флоте было так: если ты умен и порядочен, то дальше чем начальник штаба тебе подняться было сложно. Дальше надо было быть чьим-то родственником.

Или надо было стать чьим-то родственником.

Тогда всем управляли чьи-то родственники. Это была такая большая бадья родственников.

А умные – они были где-то на подхвате. Они должны были ходить в море, следить за техникой и всеми этими охламонами.

Охламоны все время мешали родственникам.

* * *

Дисциплина – она вообще-то нужна в армии, но как только армия начинает разрастаться до немыслимых размеров и очевидно, что при этом все ее боевые качества находятся на нуле, то тогда армия мгновенно гниет. Этот фрукт портится сразу.

Но если перед армией стоят боевые задачи, то все выравнивается: дисциплина находится на своем месте (на правильном); начальники (аморальные же не лезут на передний край) на переднем краю; их там убивают, на их место приходят тоже достойные люди (воры где-то в тылу).

Это всегда так было. В Отечественную, в Порт-Артуре.

Где-то было пьянство, бабы, растраты, а где-то – пули, геройство, смерть.

Воюют всегда одни, а жрут другие. И поговорка «Кому война, кому – мать родная» – она же из жизни. И в Афганистане так было. Кто-то шел и умирал, а кто-то алмазы считал.

Например, приказ: взять караван. Нападали на караван с ишаками, а потом смотрят – камни в мешках.

А это не камни. Это они выглядят как камни, а на самом деле это изумруды. Для начальства. И начальство то было далеко-далеко.

Представьте: народ открывает мешок, а там – камень. Первый вопрос: за что Вася погиб? За э-т-о?

* * *