Бортовой журнал 3

Да и в этом случае четырех кубов кислорода с лихвой хватает, чтоб держать в носовых отсеках по 22.5 процента – и все равно при этом половина дозаторов закрыты. И вдруг у вас в корме один дозатор отрывается навсегда. Это просто праздник для установки «К-4». Она взвывает от счастья. Наконец-то в ее услугах очень нуждаются. Она за сутки в небольшом седьмом отсеке при наличии там всего одного вахтенного забабахает вам тридцать процентов.

Слушайте, ну сделали вы уникальный корабль, молодцы, сделали, ну неужели нельзя было еще немного пострадать и заказать (для уникального корабля) неординарную, уникальную кислородную установку?

Такую, чтоб она не выла от счастья, когда у нее дозатор в корму не закрывается.

Нельзя! Ставим на уникальный корабль то, что есть под руками.

И предупреждаем: экипаж, вы там смотрите не спите, не лежите, ведите наблюдение за дозатором, бегайте в корму и замеряйте все это переносным прибором.

Лучше каждый час или раз в полчаса.

ТАК ЭТО Ж ТАК ЧОКНУТЬСЯ МОЖНО С ВАШЕЙ АВТОМАТИКОЙ, ТАК ВАШУ МАТЬ!!!

Ничего. Не чокнетесь.

* * *

Оказывается, еще за пятнадцать минут до объявления аварийной тревоги происходили несанкционированные провалы напряжения в сети 220 вольт 400 герц. И еще: мичмана Колотилина послали подать ЛОХ в седьмой отсек в 11.03, а аварийную тревогу объявили в 11.06. То есть еще до объявления тревоги центральный пост знал, что в седьмом пожар.

Вот это да!

Есть у нас такой документ, как руководство по борьбе за живучесть (РБЖ-ПЛ-82), так вот в нем, как и во всех предыдущих РБЖ, написано, что аварийная тревога подается вахтенным в отсеке или первым заметившим что-то неладное, будь то пожар, вода, дым, гарь или просто посторонний запах. Запахло чем-то в отсеке – ори: «Аварийная тревога! Пожар в таком-то отсеке!» – и пусть ничего там нет, пусть просто сорвало холодильную машину и подгорает резина на двухходовых клапанах, все равно объявивший пусть даже ложную тревогу поощрялся. Никто ему ни слова не говорил, а старпом перед строем вахты рассказывал, что именно так и надо действовать:

– Пусть лучше будет сто ложных тревог, чем мы провороним одну натуральную!

Вот такое было отношение. И все бегали по тревоге, как белки по веткам и как гиббоны по лианам – в трусах, без трусов, прямо с койки.

У нас командир прибегал в центральный в неглиже – ничего страшного, потом, после тревоги, он говорил:

– Пойду штаны надену!

А вахтенные отсеков были отработаны на любой шорох, не говоря уже о повышении кислорода до такой величины, что шкалы прибора в тридцать процентов не хватает. Да они бы у меня умерли от ужаса двадцать раз подряд.

Они – простые матросы – подняли бы и поставили на уши весь центральный. Отработаны были на крик «Аварийная тревога!», как механизмы. И им все равно, кто там был в центральном посту: командир или сам Господь Бог, а все потому, что каждый вахтенный знал, что по РБЖ ОН ГЛАВНЫЙ В ОТСЕКЕ ВО ВРЕМЯ НЕСЕНИЯ ВАХТЫ!

ОН! ОН! ОН!

И на него вся надежда.

И его задача: предупредить об опасности. Все! Другие задачи на втором плане.

Сколько раз меня поднимали среди ночи и отправляли в отсек: «Начхиму определить источник постороннего запаха в первом!» – и я шел в первый, во второй, в третий. Я шел в любой отсек и там находил источник постороннего запаха. Чаще всего пахло перегретой изоляцией в какой-нибудь станции.

Я заходил в отсек множество раз, затаивая дыхание.

Я проходил весь отсек, останавливаясь перед каким-либо электрощитом или прибором, и тщательно его обнюхивал.

Потом я выходил из этого отсека в соседний, прочищал там свои легкие, опять затаивал дыхание и опять шел в отсек, но уже к другому прибору.

Человеческий нос – удивительный инструмент. Опасность обостряет его так, что ты можешь поспорить с собакой. Я всегда находил тот щит или ту станцию, которая, перегреваясь, готова была выйти из строя.

* * *

– Центральный! – докладывал я из отсека, – я нашел! Мне нужен сюда старшина команды акустиков!

И немедленно этот старшина команды вызывался в первый отсек, где я указывал ему на станцию: «Здесь!» – после этого он находил и менял то самое реле, которое еще чуть-чуть, и готово было полыхнуть.

И ни у кого – ни улыбки, ни усмешки насчет того, что я на карачках ползаю по всему отсеку и просто нюхаю воздух.

* * *

И почему ГКП принял решение всплывать после объявления аварийной тревоги на глубину 50 метров? Почему именно 50? Почему не 60 и не 40? В РБЖ вообще сказано, что, если ты не знаешь, что там творится в этом несчастном аварийном отсеке, – смело всплывай в надводное положение, только в надводное положение и ни в какое другое.

* * *

Пожар на «Комсомольце» был такой силы, что вокруг его кормы кипела забортная вода.

Дело усугубилось еще и тем, что от высокой температуры арматура воздуха высокого давления (ВВД) потеряла герметичность, и в аварийные отсеки все время поступал свежий воздух.

Почему же она потеряла герметичность?