Борцы

Над головой засвистели пули, но в общем грохоте не было слышно звука пулемёта. Татауров всё бежал, чувствуя, что опережает других, но никак не мог замедлить шага... Перед глазами взметнулось яркое пламя, его швырнуло в сторону; не теряя сознания, он упал в глубокую воронку, упёршись руками в шинельные плечи солдата, оттолкнулся от него. Солдат был мёртв и оказался немцем. Татауров испуганно отполз в сторону, насколько позволяли размеры воронки. Уселся, обхватив колени... Наверху всё ещё продолжала грохотать канонада, но он и не думал вылезать из этого убежища... Он не знал, сколько сидел так, боясь пошевелиться. Постепенно всё стихло... Начало смеркаться, и он почувствовал, что зверски голоден. Пошарил по карманам— они были пусты. Он осторожно сполз к мертвяку, перевернул его на спину, тот взглянул прищуренным глазом. Татауров вздрогнул и, не спуская с него взгляда, обшарил его карманы. Хлеб — хорошо, карамелька — пригодится. А это что такое? Ба! Удача! Целая связочка колец с камешками, золотые часы. Ну и повезло! Не дурак, видать, был мужик. Татауров с уважением посмотрел на мёртвого. О, да у него полон рот золотых зубов! Сейчас мы их вышибем...

Татауров полюбовался золотом, пересыпал его с руки на руку. Затем съел найденный хлеб. Захотелось курить. Он выцарапал заскорузлыми пальцами из карманного шва последние крошки табака вместе с комочками слежавшейся ваты, свернул цигарку. С наслаждением затянулся... Замёрзли ноги, но он боялся шевелиться, притаился. Нащупал в кармане картонку с молитвой, стал в сгущающейся темноте читать шёпотом:

— Господи боже, спасителю мой... По изречённой любви твоей ты положил за нас душу свою... Ты заповедал и нам полагать души наши за друзей наших...

Татауров вздохнул, покосился на мёртвого немца. Стал читать дальше.

— Исполняя святую заповедь свою и уповая на тя, безбоязненно иду я положить на брани живот мой за веру, царя и отечество... И единоверных братьев моих... Сподоби мя непостыдно совершить подвиг сей во славу твою... Жизнь моя и смерть моя в твоей власти... Буди воля твоя... Аминь...

Молитва подействовала на него успокаивающе, и он решил, как только стемнеет, ползти к своим.

Изредка раздавались винтовочные выстрелы.

Потом стихли и они.

Татауров выбрался из воронки и, волоча винтовку за собой, пополз по грязному снегу. Он полз, как ему показалось, очень долго, и только всплеснувшаяся в небе ракета заставила его скрыться в попавшуюся воронку. Он перевалился через край её и упал на живого человека. Оба вскрикнули со страху. Инстинктивно нащупав в темноте шею врага, Татауров спросил хрипло:

— Кто?

Стараясь оторвать его пальцы, человек прошептал голосом Безака:

— Я это... Я...

Татауров отшвырнул его от себя, облегчённо вздохнул.

Потирая сдавленную борцом шею, Безак зашептал:

— Я за вами бежал всё время... Это и спасло меня... Мы первые достигли мёртвого пространства... Я выглядывал, когда было светло,— всё поле позади нас усеяно трупами... Я хотел сейчас ползти за винтовкой и прострелить себе руку — это верный способ попасть в госпиталь и вернуться домой... Иначе из этой каши мы не выйдем живыми.

— Дура,— угрюмо сказал Татауров.— Разве так делают?

И вдруг неожиданное решение пришло ему в голову.

— Слушай,— сказал он,— сначала ты мне отстрели пальцы, а потом я тебе... На расстоянии надо... Иначе следы остаются... Полевой суд и расстрел.

— Иван,— сказал задыхаясь Безак...— Вы мой спаситель...

Они дождались рассвета. Безак поднял руку и сказал торжественно:

— Стреляйте.

— Э, так не пойдёт,— усмехнулся Татауров.— Знаю я тебя, ентелегента — сразу сдрейфишь. Стреляй ты первый, потом — я.

Он дал винтовку Безаку, отполз в соседнюю воронку, в последний раз взглянул на мутно-синие буквы, вытатуированные на суставах пальцев, выставил над краем воронки руку, вобрал голову в плечи и зажмурился.

Что-то сильно рвануло его за пальцы, он с ужасом поднёс ладонь к глазам, кровь стекала в рукав с оборванных костяшек, и только на большом пальце, целом и невредимом, осталась буква «а»— одна буква от имени Луиза.

— Давай винтовку!— потребовал он грубо. Дождался, когда Безак отползёт назад, посмотрел на его вытянутую руку, клацнул затвором, вогнал новый патрон в патронник, высунувшись, приказал:

— Выше, выше! Поднимись!

Прицелился в самый лоб и нажал спусковой крючок.

Сжав зубы, перевязал свою руку грязным платком и, не остерегаясь, пошёл во весь рост, опираясь на винтовку.

Проходя мимо мёртвого Безака, усмехнулся.

59