Борцы

И теперь, когда он окончательно решился, ему стало хорошо и спокойно. Захотелось как-то отпраздновать это своё решение, послушать музыку, полюбоваться Ниной. Он сказал ей, что хочет угостить её обедом; как она смотрит на это? Она не возражала.

Расплатившись с извозчиком, поднимаясь по ступенькам кафе, Верзилин посетовал:

— Первый раз жалею, что у нас нет телефона,— а то бы мы срочно вызвали. Никиту, Левана и — главное — Валерьяна Павловича.

На мгновение повернувшись к нему и взглянув в его глаза, Нина сказала:

— Я бы сегодня хотела остаться с вами.

И, опустив его руку, взбежав по ступенькам, объяснила:

— Мы и так слишком часто бываем на людях...

— Я рад,— сказал он, открывая дверь.

Они слушали румынский оркестр; пили холодное кислое вино. Потом прошли из конца в конец весь Невский, выбирали цветы в цветочном магазине; рассматривали в витринах фотографии Корды. Не заметили, как очутились на Марсовом поле. Солнце освещало горбатый Троицкий мост, бронзового Суворова в античных доспехах, шпиль Петропавловской крепости. Они сидели на скамейке, держась за руки, любуясь бело-жёлтым ампиром Павловских казарм и подстриженной зеленью Летнего сада. Игла Михайловского дворца маячила над деревьями в серой дымке.

Мимо прошла пара; девушка в длинном платье, жёлтом платочке напевала вполголоса:

Надев своё лучшее платье,

С толпою пошла и она...

И насмерть зарублена шашкой

Твоя молодая жена...

Стало грустно от этой песни. Почему-то вспомнился рассказ Феофилактыча о том, как Никита обезоружил стражника. Нина выслушала его молча, задумавшись. Они шли вдоль набережной. Пуская клубы дыма, по Неве тащились пароходики — тянули баржи с дровами, с камнем. У причала стояла большая яхта; ветер шумел в её стройных реях.

Ощущение грусти не покидало Верзилина и на другой день. Даже в цирке он сидел грустный. Ни бравурная музыка, ни помпезность помещения не могли изменить его настроения. Он без волнения смотрел на малиновый бархат лож и партера, на такие же ковры в проходах; хрустальные люстры заливали светом купол, на котором был изображён в самых разных видах основатель цирка.

На манеж вышел хромой чёрный человек с большой нижней челюстью и искусственным глазом — сам «Чипионе» Чинизелли. Пощёлкивая шамбарьером, он под звуки оркестра заставлял стройных блестящих лошадей танцевать, кланяться публике, маршировать, как на параде. Чинизелли всегда славились лошадьми. Покойный отец Сципиона — Гаэтано — давал уроки верховой езды самым знатным фамилиям Петербурга. Любовь к лошадям перешла от него и к сыну. Верзилин прекрасно знал его знаменитую конюшню.

Сципиона Чинизелли сменила жена — Люция. Штальмейстер почтительно передал ей шамбарьер. Выбежали чудесные маленькие шотландские пони. Коверзнев наклонился к Верзилину, рассказывая, как их везли из знаменитого зоопарка Гагенбека. Встряхивая длинными гривами и хвостами, они обежали арену. Оркестр заиграл вальс «Крутится, вертится шарф голубой»: два пони стали на деревянную качель, начали плавно качаться. Люция в прозрачном платье со шлейфом, сверкающим блёстками, пританцовывала по ковру, время от времени стреляя шамбарьером, и пони ходили по толстому канату, шагали по бутылкам. Один из них, одетый клоуном, словно передразнивал их, делая всё неловко и невпопад. Большое жабо его смешно вздрагивало, когда он подпрыгивал, пытаясь подражать своим братьям.

Музыка по-прежнему была плавной, когда объявили номер Джимухадзе. Всё было очень красиво и мило, и хотя Верзилин не мог ничего понять, ему очень понравилось. Леван с Ниной расхаживали по арене, играя какими-то катушками со шнуром; на шнурах взлетали вверх яркие кольца, падали назад, отскакивая от упругих шнуров, перескакивали от брата к сестре, снова взлетали вверх. На Леване и Нине были трико небесного цвета, маленькие плащи, усыпанные золотыми звёздами, и красные широкие пояса. Кольца тоже были голубые с красными поясками и золотом. Они взлетали всё чаще и чаще, потом Нина стала их ловить в одну руку; последнее взлетело под самый купол, упало на шнур, натянутый Леваном, подскочило несколько раз и, ловко пущенное им вдоль ковра, ударилось о препятствие — раздался неожиданный выстрел, и, развёртываясь в воздухе, из трубки вылетели ввысь два русских трёхцветных флага. Нина с Леваном поймали их и, размахивая ими, раскланиваясь, скрылись за кулисами.

Все последующие номера были также «пристойны», как выразился Коверзнев.

22