Босиком по горячим углям

Таким же запотевшим был и стакан, наполненный водой наполовину. Рядом, небрежно брошенная на стол, лежала начатая пачка «Мальборо» и позолоченная газовая зажигалка фирмы «Ронсон».

Полковник сидел, закинув ногу на ногу и покачивая до блеска начищенным ботинком, из-под форменных брюк выглядывал черно-красный шелковый носок. Простому офицеру подобная вольность могла бы обойтись дорого, но у всех в министерстве были не только разные оклады, но и разные степени свобод.

Цейтлин любил рассказывать анекдот о свирепом коменданте военного гарнизона, которого вызвал генерал, чтобы поинтересоваться, почему переполнена гауптвахта. «Ходят офицеры черт-те в чем, — пояснил ретивый комендант. — Носят цветные носки, неформенные заколки к галстукам… Вот и у вас, товарищ генерал, носки не зеленые, как положено, а красные». «Прежде чем делать такие замечания, — отвечал тот, — вам, майор, следовало бы смотреть не на носки, а на погоны».

Цейтлин не просто умел извлекать мелкие радости бытия из своего служебного положения. Он обожал это делать, и потому мелкие радости нередко доставляли ему огромное удовлетворение.

— Москва на проводе. Соединяю с товарищем Грибовиком, — проговорила после непродолжительного молчания трубка мелодичным женским голосом.

— Шолом! — весело прокричал в трубку Цейтлин. — Или ты, Арон, предпочитаешь, чтобы я сказал «садам»? Тогда изволь: ассалом алейкум!

— Слушай, Рувим, оставь эти одесские шуточки, — строго ответил Грибовик. — А теперь здравствуй. У нас здесь здороваются именно так, если ты не забыл. Я, между прочим, гадал: позвонишь ты или нет?

— Выходит, тебе ясна причина?

— Безусловно. Это же все легко просчитывается.

— Светлая голова, черт тебя побери! А я все думал, как начать разговор?…

— И додумался начать с «шолома». Воистину Азия непознаваема! Теперь выкладывай, что тебя обеспокоило в том очерке?

— Меня? Клянусь смоковницей, и маслиной, и горою Синаем…

— Ты опять за свое?

— Не кипятись, мой дорогой редактор. Это не Тора. Это Коран. Если быть точным — сура девяносто пятая.

— Переходи к делу, — сухо проговорил Грибовик.

Цейтлин тяжело вздохнул:

— Воистину новое время губительно для светского разговора. Ладно, слушай. Очерк не обеспокоил, а испугал. И не меня, а демократические круги, которые ведут общество к новым экономическим отношениям.

— Что ты хочешь, хитрый азиат? Чтобы мы отказались от публикации?

— Я ничего не хочу, Арон, — сказал Цейтлин обиженно. — Просто по-дружески стараюсь удержать тебя от опрометчивого шага. Вчера твоего автора нашли мертвым. Он выпал из окна гостиницы, с пятого этажа.

— Это могло быть и убийством, а?

— Вполне, — согласился Цейтлин безо всякого сопротивления. — Тем более что находился известный тебе Глейзер в состоянии наркотического кайфа, а в его чемоданчике обнаружены шприцы и некий белый порошок. Версию «разборки» с соучастниками наши прорабатывают. Но это строго между нами.

— А что, если я пошлю к вам своих ребят? Знающих толк в таких делах? По двое или по трое из окон не выпадают, верно?

— Присылай, — сказал Цейтлин радушно. Угроза Грибовика на него не подействовала. — Однако если твои ребята все же соберутся, предварительно звякни. Я закажу гостиницу. Сейчас по этой линии напряженка.

— Что еще? — Деловым тоном Грибовик старался подчеркнуть, что эта тема исчерпана. — Только не темни.

— Еще? Совсем пустяк. У нас есть одна благотворительная организация. Общество «Бедам»…

— Что означает «бадам»? Похоже на бедлам.

— Однако у тебя шуточки. Бадам переводится как миндаль. Так сказать, символ красоты весны и щедрости осени.

— Так что хочет общество?

— Выделить редакции «Наизнанку» сто тысяч рублей.

— Слушай, Рувим, что же ты не начал разговор именно с этого?

В голосе сурового редактора прозвучала искренняя радость.

— Ты мог бы подумать, что я таким образом пытаюсь на тебя надавить, — Цейтлин засмеялся.

— При наших-то отношениях? — воскликнул Грибовик обиженно.

— Именно. Я не хочу, чтобы их портила хоть копеечная корысть.

— Клянусь… Как это ты говорил? Клянусь смоковницей и маслиной, а заодно и горой Синаем, у меня даже не возникло мысли о чем-нибудь подобном, Рувим!

— Так ты позвонишь, когда заказывать гостиницу твоей бригаде?

— Ты это о чем? — спросил Грибовик с хорошо разыгранным недоумением. — Какая бригада? Если надумаешь, приезжай лучше сам в первопрестольную. Всегда буду рад…

— Спасибо, Арон. У нас говорят: забота о ближнем снимает с его души камень неуверенности. Тоже рад был услышать твой голос. Пока!

Цейтлин с довольной улыбкой человека, свалившего с плеч тяжелую ношу, положил трубку, взял стакан и маленькими глотками выпил его до дна. Потом нажал на клавишу переговорного устройства.

— Ильяс, ты? Сегодня ужинаем в «Бахоре». Звякни девочкам. Да, Маришке и Гульнаре. Конечно, подошли за ними машину. Хоп? Вот и отлично.

Он снова откинулся на спинку кресла и лениво потянулся за сигаретами.

11

— Дела наши неважные, — сказала Тамара Михайловна. — Я сегодня выяснила обстановку у шоферов. Даже машины «скорой помощи» останавливают. Прорваться тебе на Акжар по шоссе нет никакой возможности.