И вообще рано париться, всё только начинается, но... Мастер хотел, чтобы я задал вопросы при всех. Исключено. Как спросить при всех, что делать с болью унижения? Мне. То, что сделала моя мать, забыть нельзя. Простить? Не уверен. Нет, я не страдаю, я её даже не чувствую, эту хренову боль, – так хорошо зарыл в себя. После того, что случилось, я всегда и во всём был лучшим. Первым. Сильным. Потому что слабость моё «Я» больше позволить себе не могло. Я выбрал не сгибаться, грызть, карабкаться, пробиваться и оглядываться назад только для того, чтобы удостовериться, насколько другие отстали. Только эта чёртова боль... Я знаю, что она во мне есть. И знаю, что мешает. И не могу до конца довериться женщине, то есть снова унизиться. Нет, только не это!
По сути, о том, случилось в детстве, я никому и никогда не рассказывал. А припёрло почему-то сейчас, хочется выплеснуть, зачеркнуть, забыть, проработать и жить на сто процентов. Свободным. До этой зимы я всегда жил на двести, на разрыв аорты, шаблонов, приличий. Только однажды это плохо кончилось. Вроде не для меня, а жить, как прежде, не получается. На депрессию у меня нет времени, а вот на реструктуризацию тех кто рядом, я время нашёл. Профильтровал друзей, особенно «близких». Пить бросил. Второй месяц уже вегетарианец. Сначала без мяса тяжко было, теперь нашёл, чем и как наедаться. Котлеты из грецких орехов рулят.
Подчинённые рады, что не пытаюсь больше сделать из них котлету за то, что наелся очередной травы. Секретарь разыскала все самые приличные рестораны для веганов. Увлёкся медитацией, вставляет по-своему, и стало почти нормально. И всё-таки до вчерашнего дня было как-то не так. А рядом с Гаечкой мне стало вдруг совсем хорошо. Рукой подать до настоящей близости...
У неё глаза светились, и она не побоялась признаться, что боится. Респект. Ответить ей ответной искренностью?
Я взглянул на неё. Светлая, милая. Зачем ей это? Таких надо защищать, покупать туфли и шарики. И опять же рядом не быть слабым. Значит, я ни ей, ни Мастеру при всех ничего не расскажу. Разберусь как-нибудь сам. Тем более ситуация с прослушкой требует решений. Лучше обойтись без огласки, потому что с моими проектами тут через час будет всё ФСБ. А я море хочу, медитировать, плавать просто так, бродить по улочкам, без охраны завалиться в любое кафе. Мне нравятся обычные столовые и забегаловки с «советской едой» – напоминают о юности в Высшей школе милиции, когда мы сбегали в самоволку и на три копейки умудрялись наесться, напиться и повеселиться с девочками. Правда, потом ждал наряд вне очереди, взыскание и другое веселье – унитазы драить или всю казарму резиновым тапком с порошком, чтобы полы блестели. Меня отец же перед фактом поставил – или служить в армию в Магадан или в ВШМ в Питере курсантом. Я к восемнадцати всю Москву на уши ставил, учителей заставлял краснеть и вообще шёл вразнос. Слово «нельзя» для меня не существовало. В общем, из мажоров попал в полицейский ад без карманных денег. Думал, с ума сойду от дисциплины, этого военного насилия над личностью, а теперь вспоминать весело. И хочется всего простого.
Я хочу наплаваться, набеситься с Гаечкой, нацеловаться, так что пока специальные службы оставим в неведении. Мои ребята сами по себе хороши. Один Дэн стоит целого информационного отдела.
* * *
Я осмотрел окрестности сверху и понял, что ретранслятор прослушки находится на территории гостиницы. Судя по хилым передатчикам, в самом здании. Удивление Гаечки мне нравилось. Она им искрила, как закоротившая лампочка на новогодней елке. Эля пыталась отшучиваться, но я-то видел, как широко раскрываются её и без того не дальневосточные глаза. Не удержался, когда она увидела моих безопасников, хохотнул.
– У тебя что, Бонды на службе? – севшим голосом спросила Гаечка, когда во двор вплыли, как два военных линкора, Марат и Вася. Я пожал плечами, и тут зашёл со спортивной сумкой на плече, словно с закамуфлированной базукой, Серый, и она кашлянула: – Нет, вижу ещё Айронмэнов завезли...
– Теперь ночью можешь спать спокойно, – с удовольствием сказал я. – Если я дам тебе поспать, конечно. Ты говорила, что у тебя есть закрытая комната твоей Женьки. Сдашь мне её по сходной цене?
– Да я бесплатно, – моргая, проговорила Гаечка. – За так. Это ж ради меня... Только ой.
– Что ой? – хмыкнул я, довольный её реакцией.
– Дёрни меня за ухо.
– Вырасти хочешь? Не поможет. За моими орлами не угонишься.
– Проснуться бы, – облизнула губы розовым язычком наша хозяйка отеля.
Чёрт, и я сразу её захотел. Интересно, что за баг в моих настройках? Хоть антивирусник в мозг запускай. Хотя лучше не в мозг...
– А куснуть пойдёт? – с прищуром посмотрел на неё я.
– Давай.
Я склонился над ней, закрывая от других, словно хочу что-то на ухо сказать и игриво прижал зубами мягкую мочку.
– Ой, – подскочила она.
– Что теперь?
– У тебя зубы острые. Зато точно ясно – я не сплю, да...
Обожаю её мимику.
Я представил Гаечку своей команде. Сказал:
– Для всех это твои работники. Дэн – двоюродный брат.
– Хорошо, – хлопая ресницами, кивнула Гаечка.