Я снова здесь, снова выполняю его приказы, обеспечиваю безопасность, наблюдаю за бездушным ублюдком, шестой час беседующим с шейхом Адамом Саадатом и своим верным псом Мердером Колманом, чью «доброту» я тоже не забыл. Плохой и хороший полицейский. Классика жанра. Один пожалел, другой вмазал по яйцам. Разыграно было как по учебнику.
Когда это было? Несколько месяцев назад... для меня вечность.
Моя кожа все ещё пахнет порохом, а в голове гудит грохот разрывающихся снарядов. Под бронежилетом зудит свежий шрам, в ушах шумит от не долеченной контузии. А в памяти контрольным выстрелом, затмевающим все события в котле Зулейра, застрял недавний образ Ли на больничной койке, обнимающей мужа. Я был там, в госпитале, стоял в коридоре среди остальных телохранителей, снова ощущая, как место, где когда-то выгорело сердце, кровоточит от ядовитой боли.
По злому року первое дежурство на старой должности закончилось односторонней встречей с моим прошлым, мучительным, выжженным до пепла...
Алисия меня не заметила. Ли никого не заметила, потому что смотрела только на него. Смотрела так, как никогда — на меня. И хотя я подозревал, что во время прощального разговора в редакции, Ли частично сказала правду, убедиться в этом воочию было сокрушительно мучительно больно… И я бы мог упиваться этой болью, черпать в ней силы для ненависти и гнева, если бы не знал, какую боль пришлось пережить «больше не моей» Ли.
Я закрывал глаза и гнал прочь яд непрошенных мыслей, не позволяя ярости просочиться в кровь. Это были самые длинные десять часов чудовищной пытки, в течение которых я дотошно перебирал события последних недель, нырял в них, ощущая копоть на коже и залпы снарядов боевиков. Кровавый безумный ад, в который я погрузился — лишь бы только не видеть действительности, рвущую душу на части.
Меня отправили в Зулейр, как рядового солдата, и за те часы, пока армейская машина доставляла меня к месту службы, я свыкся с мыслью о скорой смерти. Тогда я даже хотел… умереть. Мне казалось, что на земле не осталось ничего, что могло бы заставить меня сражаться, дышать, обрести смысл дальнейшего существования.
О том, что мне вернули офицерское звание, я узнал уже в части, где мне предстояло провести ближайшие месяцы. Поставили перед фактом, не объяснив причины внезапного повышения, но я подозревал, что отцу каким-то образом удалось повлиять на решение Амирана аль-Мактума.
Признаться, первым порывом было отказаться от щедрости наследника и в добровольном порядке отправиться с полевым отрядом в самую горячую точку Зулейра. Командование мне не позволило подобного геройства, я не участвовал в прямых столкновениях, а совместно с другими руководителями управлял операциями из штаба.
Получив спустя всего два месяца очередной приказ о переводе, я уже не удивлялся, не задавал вопросов. Если честно, мне было не до расшифровки планов наследника, внезапно и одним днем решившего вернуть меня в ряды своей охраны. Мысли о личных мотивах мести со стороны эмира больше не казались такими неоспоримыми, как еще совсем недавно.
Предписание поступило, когда я находился в военном госпитале мирного поселения Аран, где проходил лечение после ранения. Ничего серьезного. Легкая контузия и осколочное ранение в плечо. Пара швов — не повод для беспокойства, как сказал бы полковник Газар, если бы остался жив после нападения на базу группы вооружённых террористов.
События развивались внезапно. Боевики атаковали наш блокпост, когда большая часть наших отрядов находилась в другой части Арана. Нам удалось отбиться, но погиб почти весь руководящий состав военной части. Меня задело несильно, но достаточно, чтобы потерять сознание. Очнулся уже в госпитале. Мне сообщили, что я выжил благодаря одному из своих командиров. Тот самый полковник Газар, чье сомнительное чувство юмора и жесткая прямота спасали многих солдат от полного безумия. Получив смертельное ранение, Газар придавил меня своим телом, и когда брошенный террористами снаряд разоврался внутри здания, основной удар пришелся на погибшего полковника.
Освобождение Арана анмарской армией от радикальных террористических группировок стало самым кровопролитным за мой ограниченный опыт. Ожесточенные бои длились несколько дней подряд, непрекращающиеся залпы снарядов, десятки погибших и раненых, как среди террористов, так и среди наших военных.
Многие из моих сослуживцев оставили там свои жизни. Когда взрывы стихали, их изуродованные и разорванные осколочными снарядами тела доставляли фрагментами. Зрелище не для слабонервных. Кровавое, выворачивающее наизнанку. Даже закалённые и опытные военные теряли самообладание, получая жуткие посылки от террористов. Но страшнее всего было входить в освобождённые разрушенные города, заваленные трупами мирных жителей. Старики, женщины, дети. Уходя боевики вырезали всех, не щадя даже младенцев.