Босиком по пеплу. Книга 3

— Я не хочу сыновей от Жасмин, — вздохнув, отвечаю я. — И Жасмин не хочу.

— Она сказала, что ты собирался на ней жениться, — дрогнувшим голосом шепчет tatlim. — Она показала мне подарок, кулон и…

— Алиса, — уверенно прерываю поток её слов, приложив палец к сухим губам. — Я видел Жасмин аль-Бассам дважды и оба раза мельком. Никогда не говорил с ней и точно не дарил никаких кулонов. Все, что говорили, эти две женщины — ложь. Есть только ты и я, других не существует. Ты никому не должна верить. Только мне.

— Я не поверила, Мир, — выслушав, доверительно признается Алисия. — Я чувствую, что никого кроме меня нет.

— Правильно чувствуешь, Лиса.

— Ты, правда, никогда не влюблялся?

— Нет, никогда.

— А сейчас? — в тихом голосе звучит непривычная робость, сдавливающая грудную клетку до боли.

— И сейчас — нет.

Алисия растерянно замолкает, одергивая руку. Несколько секунд лежит неподвижно, а потом упирается ладонью в мое плечо.

— Тихо, сладкая, — обхватив тонкое запястье, нежно поглаживаю его подушечками пальцев. — Ты задала неправильный вопрос. Я действительно не знаю, что такое влюблённость. Эта стадия меня миновала. Перебирать варианты оставлю другим, тем, кто не готов принимать решения и брать на себя ответственность. Я придерживаюсь правила, что мужчина выбирает веру, родину и любимую женщину один раз в жизни, и буду сражаться за свой выбор до конца. Ты очень давно и очень глубоко в моем сердце, tatlim, и это никогда не изменится.

— А если я никогда не рожу тебе сыновей? — несчастным голосом спрашивает Алисия.

— Родишь, — твердо заверяю я, отметая любые сомнения. — Сыновей, дочерей или обоих сразу. Врач сказал, что нет никаких причин, по которым ты не сможешь забеременеть и выносить ребёнка.

— Я не скоро смогу решиться снова..., — подавленно шепчет Алиса.

— Я тебя не тороплю, tatlim.

Она отстраняется, чтобы запрокинуть голову и взглянуть на меня. Сердце сжимается и горит, когда я вижу её заплаканное мертвенно-бледное лицо, потрескавшиеся губы, покрасневшие веки, окружённые темными кругами.

— Я должен был сказать это в самом начале, — произношу с запоздалым пониманием. Наши взгляды соприкасаются в глубоком тягостном молчании. Сотни слов горят на языке и ни одного правильного. Я не верю в слова, но Алисе они нужны сейчас. — Я много чего наворотил, tatlim. Меня оправдывает только то, что я боролся за то, что считаю своим. Мой отец не боролся. Никогда и ни за кого из нас. Почему я должен был отпустить тебя? Я не мог этого сделать. Никогда не смогу.

— Не отпускай, Ран, — отзывается нежным шепотом, пристально всматриваюсь в мое лицо. — У тебя капилляры в глазах полопались, — прохладные кончики её пальцев трогают мои скулы, а мне кажется, что они касаются сердца.  Алиса облизывает губы, неотрывно и внимательно рассматривая мое лицо.

— Ерунда, хорошие капли, пара часов сна и все пройдёт, ­— отмахиваюсь, качнув головой.

— Сколько ты не спал?

— Не волнуйся обо мне, tatlim. Это ты у нас оказалась на больничной койке.

— Вообще-то мы тут вместе лежим, — с горьким призрачным подобием улыбки замечает Алисия. — Когда ты уезжаешь в Нью-Йорк?

— Уже должен там быть, — не сразу отвечаю я. Алиса опускает взгляд на мой подбородок, тщательно скрывая свои чувства. — Твой отец меня подменит на несколько часов.

— Сколько? — взмахнув ресницами, вопросительно смотрит в глаза.

— Сколько? — переспрашиваю, не поняв вопрос.

— Сколько часов у нас осталось? — поясняет tatlim, и голубая радужка бездонных глаз стремительно темнеет.

— Семь, может, восемь.

— Понятно, — она отворачивает голову, уставившись в потолок. Не нужно быть знатоком душ, чтобы понять, что за эмоции сейчас душат мою жену. И они полностью обоснованы.

— Я сделаю все возможно, чтобы вернуться, как можно быстрее, — хрипло обещаю я.

— Сделай все правильно, Амиран, — качнув головой, отзывается Алисия. — Я справлюсь и буду ждать. Столько, сколько понадобится.

Мягко поддев её подбородок пальцами, заставляю взглянуть мне в глаза.

— Я не могу остаться, Алиса, — произношу с искренним сожалением.

— Я понимаю, Амиран, — печально кивает tatlim, погладив меня по щеке. — Правда, понимаю. Не волнуйся. Дайан побудет со мной. Я полюбила её, как родную, и мальчишки у нее классные.

— Они тебя тоже любят, Лиса, — подтверждаю, поцеловав её ладонь. — Тебя нельзя не любить… Невозможно, ты внутри. Моя, — горячо шепчу я, и мы снова бесконечное количество минут смотрим друг на друга, касаясь пальцами, губами. ­Так много невысказанной боли витает между нами, безжалостной и глухой, к словам, клятвам и обещаниям.

— Не дай мне уснуть, хочу попрощаться, — тихим голосом просит Алисия, согревшись и немного успокоившись на моем плече.

Мне невыносимо тяжело от того, что, когда весь удар от случившегося обрушится на нее, я буду далеко, решать вопросы, от которых зависит наше «завтра». Но это "завтра" для нас, tatlim. Кто способен попытаться изменить будущее, если не мы?