– Тупая шалава, – сплюнув на пол, Билл ушел. К слову он так и не заплатил. Но через час явился следующий, может быть, тот самый Тэд. Дыра в бюджете была залатана, и на нашем столе все-таки появилась пицца, к которой я так и не прикоснулся, и лег спать голодным, а утром обнаружил под своей кроватью маленького щенка. Смешного и неуклюжего, с толстыми лапами и глупой мордой. Пока я придумывал ему кличку, он успел сделать три лужи.
– С днем рождения, милый, – положив на подушку коробку с пончиками, Нэнси присела рядом со мной и, обняв, поцеловала в макушку. – Как мы его назовём? – погладив щенка, заснувшего на моих коленях, ласково спросила мама.
– Может быть, Донни? – неуверенно предложил я.
– Отличное имя, Коул, – она легко рассмеялась, растрепав мои волосы. – Я обещаю, что в следующий раз обязательно подарю тебе компьютер.
– Ты обещала мне это в прошлом году, – напоминаю я. Мне хотелось добавить, что Донни не стоил ни цента, но я не хотел портить ей настроение.
– Я помню, милый, но у нас сейчас так туго с деньгами. Когда отец вернется, станет полегче, и, может быть, тогда…
– Лучше бы он никогда не возвращался, – пробубнил я себе под нос.
– Не говори так. Когда Даррен освободится, все будет по-другому. Он завяжет с героином и устроится на работу. Мне тоже осточертела такая жизнь. Ты – очень умный мальчик. Педагоги говорят, что тебе нужно учиться в другой школе, с более усложненной программой. То, что вчера сказал Билл – неправда. Ты не идиот, Коул. Никого не слушай.
– А ты? Ты тоже завяжешь? – спросил я, упустив из внимания последнюю часть монолога Нэнси. Я не нуждался в ее утешении, потому что никогда не считал себя идиотом. К семи годам я уже перескочил через два класса и не собирался надолго задерживаться в начальной школе. Там мне было дьявольски скучно.
– Конечно, Коул. Я уже чиста, – мама широко улыбнулась. Ее глаза светились теплотой и искренностью. Если она и была под кайфом, то я не заметил. Этим утром она пахла иначе, ванилью и свежестью, ее светлые волосы были зачесаны в аккуратный пучок, на лице ни грамма косметики, но больше всего мне понравилось ее шелковое белое платье с ярко-красными маками. Она казалась мне очень красивой, и я на целый день поверил, что теперь в нашей жизни что-то переменится к лучшему.
А через три недели «откинулся» Даррен. Кто-то из парней, наведывающихся время от времени к моей матери, доложил отцу, как его жена сводила концы с концами, пока он мотал срок, и первое, что он сделал, когда вернулся в нашу крошечную квартиру – избил Нэнси до полусмерти, потом придушил Донни и разбил мне нос за то, что я пытался спрятать собаку.
– Вытри сопли, сучонок, я не собираюсь кормить какую-то грязную псину. Если не хочешь оказаться на улице, перестань ныть и стань наконец мужиком.
Я не знал, что в его понимании означает «быть мужиком», но точно запомнил, что с этого момента моя жизнь превратилась в настоящий ад.
Ни Даррен, ни Нэнси не завязали. Отец продолжил воровать, колоться и устраивать пьяные вечеринки, где собирались шлюхи и наркоманы. Наша квартира превратилась в настоящий притон. Я выгреб мусор из встроенного шкафа, бросил там матрас для сна, укрепил дверцы и врезал в них замок, который купил на свои первые украденные деньги. Точно таким же способом через несколько месяцев у меня появился новенький компьютер, открывший мне огромный мир возможностей, который я познавал в неновых отблесках монитора за надёжно запертыми дверцами шкафа.
С тех пор изменилось многое. Ни Даррена, ни Нэнси больше нет в живых, а мой шкаф стал куда шире, мне не приходится воровать у упоротых приятелей моих родителей деньги, чтобы купить то, что я хочу, но кое-что осталось неизменным – ненависть к тем, кто осмеливается нарушать мои границы. Если придется, я буду убивать за то, что считаю своей территорией.
Кое-как добравшись до матраса, я без сил падаю на него, устремив взгляд на стену напротив, где десятки мониторов транслируют одну и туже картинку с разных ракурсов. Взяв пульт, я увеличиваю изображение с камеры, что установлена в потолке спальни Пикси. Прямо над кроватью. Она лежит поверх покрывала в одном белье. Неподвижная, с рассыпавшимися вокруг головы белокурыми волосами. Словно серебряный нимб для павшего ангела. Ее платье, подобное отрезанным крыльями, валяется небрежным комом на полу. На щеках высохшие дорожки слез, взгляд расфокусированный и отрешенный, губы искусаны в кровь.
Мне видна каждая черточка ее лица, я слышу тихое дыхание, шелест ветра за распахнутым окном. Она открывает его каждую ночь, не догадываясь о том, каким хлипким и ненадежным является ЕЕ