Босиком по траве

– Да, это честь… но когда я был озлобленным юным полукровкой, я так не думал. Я считал, что белегаана, белые люди, просто использовали моего деда и его соплеменников. Использовали, а потом выбросили, как ненужную вещь, и забыли. Я спросил у деда, почему он так гордится своей службой. Дед ответил, что эта страна – земля его предков. Навахо жили здесь задолго до прихода белого человека, поэтому у нас не меньше прав на эту страну, чем у других. А наш долг – защищать ее. И еще дедушка говорил, что у него было много друзей из числа морпехов. У него был телохранитель-белегаана… специальный боец, который обязан был защищать его, поскольку шифровальщик очень важен, нельзя допускать, чтобы его убили или взяли в плен. Без шифровальщика невозможно безопасно передать информацию, а враги очень старались поймать хотя бы одного из них, чтобы выпытать код. Дед рассказывал, что телохранитель много раз спасал ему жизнь, рискуя собственной. Именно поэтому мне дали имя Сэмюэль. В честь морпеха из Бронкса по имени Сэмюэль Фрэнсис Суториус. Мой отец всегда вспоминал о нем со слезами на глазах.

Мы снова помолчали, тронутые этой историей, убаюканные музыкой.

– Стало быть, тебя зовут Сэмюэль Фрэнсис? – хихикнула я, ласково ущипнув его.

– Да, Джози Джо Дженсен, именно так.

– О-о, – драматично застонала я, – за что ты так со мной, с бедной провинциальной девушкой, которая мечтает о красивом имени!

Сэмюэль мягко улыбнулся, однако ответил серьезно:

– Ты никогда не была типичной провинциалкой, Джози. – Он покачал головой, словно подкрепляя свои слова. – В тебе всегда был какой-то царственный свет… такой ум, такая красота и скромность. Каждый день мы с тобой ездили на этом старом вонючем автобусе, и всякий раз у меня перехватывало дыхание, когда ты садилась рядом.

У меня в горле встал ком, и я не смогла ничего ответить, лишь сморгнула подступившие слезы. Сэмюэль продолжил:

– Когда мы встретились в грозу и ты поняла, что это я, твои огромные голубые глаза засияли, и мне захотелось рассмеяться и закружить тебя. Я с нетерпением ждал возможности поговорить с тобой, узнать, что нового ты успела прочитать, снова услышать твою игру.

Сэмюэль сделал паузу и поймал мой взгляд.

– Но ты была такая грустная… а потом ты обняла меня, и я ощутил всю глубину твоего одиночества, этого промозглого, как дождь, чувства. И тогда я понял, что ты изменилась. Стала другой. Я разозлился, когда услышал эту дурацкую музыку, под которую ты бегаешь. Меня возмутило твое безразличие к тому, что когда-то приносило тебе счастье. А сегодня! Ты только посмотри на себя! Работаешь в салончике, стрижешь волосы и зарываешь свой талант в землю. Прячешься в этом маленьком незаметном городке… Ты принцесса, а притворяешься нищенкой, только вот не пойму зачем.

Я покраснела. Мне будто отвесили пощечину.

– Так вот зачем все это! «Павана на смерть инфанты»! А я, стало быть, мертвая принцесса? Значит, я для тебя уже не гожусь? И куда же я, по-твоему, должна пойти? Чего ты от меня хочешь, Сэмюэль? – с обидой и возмущением воскликнула я. – Мне нравились книги и музыка – во многом потому, что мне хотелось сбежать из этого городка туда, где меня ждет нечто большее и лучшее. Но я не могу просто уйти за музыкой и бросить все, что люблю. Все, что у меня осталось!

– А что изменилось, Джози?! – столь же эмоционально возразил Сэмюэль. – Ты просто выключила музыку? Раньше ты говорила, что, слушая Бетховена, чувствуешь себя живой, постигаешь Бога и его чудеса. Ты утверждала, что музыка помогает тебе ощутить присутствие мамы, поверить, что она продолжает жить где-то в ином мире. Теперь это не так? Или ты больше не хочешь чувствовать, что мама рядом?

– Теперь я вспоминаю не только о маме, когда слушаю музыку! Она вызывает у меня и другие чувства! – простонала я, прижимая ладони к горящим щекам.

– Я тебя не понимаю!

Сэмюэль убрал мои руки от лица, взял меня за подбородок и развернул к себе. Его глаза блестели.

– Почему ты считаешь, что это плохо?

– Потому что музыка вызывает у меня слишком сильные чувства! Я тоскую по тому, что для меня недостижимо! Как ты не понимаешь? Музыка мешает мне забыть!

Сэмюэль уронил руку, и в его глазах отразилось осознание.

– Недостижимо? Скажи мне, что для тебя недостижимо.

Мне не хотелось больше ничего говорить. Сэмюэль загнал меня в угол. Зачем он лезет не в свое дело? Меня вдруг охватила усталость, и я закрыла глаза, отказываясь отвечать.

Сэмюэль снова заставил меня приподнять подбородок и дождался, пока я переведу взгляд на него.

– Значит, все? В двадцать три ты готова опустить руки? А как же учеба? Помнится, когда-то у тебя были грандиозные планы: стать пианисткой, путешествовать по миру.

Я вырвалась из его хватки и отвернулась. Как же он бесит! Сэмюэль, которого я помнила, таким не был. Я постаралась говорить непринужденно: