Босой

Смотрел на покойника писарь Джикэ Стэнеску – настоящими, живыми глазами, глазами человека.

XIV

КРОШКА ХЛЕБА

Я перешел в последний класс. Открылась школа! Велика наша радость: учитель Георге Попеску-Брагадиру снова вернулся к нам…

Я учился у Попеску-Брагадиру в первом классе. У нашего учителя были красивые глаза, пышные усы и ясный, звонкий голос. Когда я перешел во второй класс, он оставил школу, уехал в город преподавать в лицее музыку. А вместо него к нам прибыл в начале года господин Паке Илиеску, человек средних лет, в донельзя засаленном костюме и соломенной шляпе. Он не понравился нам своей внешностью. Лицо у него было желтое, изможденное, взгляд унылый. Он робко ответил на наше «С добрым утром». Неуверенно присел за кафедру, сделал перекличку. Говорил в нос, гнусавил, как Быка, жена Тобея, и приходилось напрягать слух, чтобы хоть что-то разобрать. И мы тотчас стали вертеться, толкать друг дружку локтями, громко разговаривать. Учитель еще и на ухо туг. Начались занятия. И тут оказалось, что наш новый учитель не силен и в науках… Это обнаружилось сразу.

– Какой у вас сегодня урок? – спрашивал он.

Мы называли.

– Перепишите задание из книжки в тетрадь…

Мы переписывали, как он велел.

Потом выбегали из класса, играли, возвращались в класс; учитель часами не поднимал глаз от газеты. Кто хотел учиться – учился, кто не хотел – с того и не спрашивали. Знаешь урок или нет – пятерка в журнале все равно обеспечена…

А в конце года в следующий класс перевели всех – и тех, кто умел писать, и тех, кто разучился и писать, и считать, и читать.

Скоро мы узнали, что учитель Илиеску окончил… только один класс гимназии. Проходишь, бывало, мимо кафедры, и в нос тебе ударяет зловоние, исходившее от давно не мытого тела и грязной одежды учителя. Мальчишки говорили:

– Этот дядька, видать, не мылся с самых крестин, с тех пор, как поп его трижды в купель окунал. Вонища, как от дохлой лошади.

– Поп его и не окунал, он не дался. Кричал и ногами сучил. Поп его только издали святой водой побрызгал…

– Сам-то, Веве, будто часто моешься… Удираешь небось, когда мать зовет в корыто садиться. Чья бы корова мычала…

– А мне-то зачем мыться? А? Что я – учитель? Если б я учителем был, тогда другое дело. А так зачем? Вымоешься – и снова перемажешься… Лучше уж совсем не мыться, даже лицо мочить не стоит.

– Оно и видно…

– А я и не говорю, что не видно…

Я рассказываю отцу:

– К нам новый учитель пришел.

– Встречал я его в селе.

– Так этот учитель нас ничему не учит. Сам, наверно, не знает, что в классе говорить и как себя вести. Зачем нам прислали такого?

– Видно, не обошлось без подпорок, сынок.

Я знаю, что подпорки нужны трухлявым стенам. Или старым заборам, которые иначе повалило бы ветром. К примеру, одряхлел забор. Подгнили столбики. А новый забор не осилить. Вот и укрепляешь старый подпорками. Это дело известное. Но чтоб у людей подпорки! Этого я не понимал…

– Без каких таких подпорок?

– Без родных в Иерусалиме, сынок…

– Что-то я, тятя, в толк не возьму.

– Ну, родственников, значит, которые высокий пост занимают. Коли есть такие родственники, то уж ни ума, ни знаний не надо. Немного поклянчил – и родственники из жалости подыщут для тебя казенное жалованье.

– Выходит, и у Илиеску есть подпорки? Родные в Иерусалиме?

– Выходит, есть. Такой обалдуй давно бы с голоду под забором околел. Вот ему и бросили кость, пусть грызет… Без важных родственников, будь ты семи пядей во лбу, никто на тебя и не взглянет. Так и помрешь прежде времени. Может, и не помрешь, но хорошей жизни не жди.

В школе на первых порах мне пришлось туго. Явился из примарии человек, постучал в ворота и сказал отцу:

– Пусть Дарие ходит в школу…

– Пусть, коли захочет, – отвечал отец. И повернулся ко мне: – Как сам надумаешь, так и будет.

Это он решил меня испытать. Так и не сказал, идти мне в школу или нет.

Школу открыли, потянулся за другими и я…

Из нашей семьи до этого учился грамоте мой брат Георге. Учился жадно. Учительницей была тогда старая женщина, пришедшая из-за гор, из Трансильвании. Звали ее Берта. У нее был сын, ровесник Георге. Он учился в Бухаресте и жил там у родственников. Георге своей смышленостью понравился учительнице. Она подолгу занималась с ним, давала читать книги. Весной Георге не появлялся в школе по целым неделям: помогал отцу пахать. Был он старшим из сыновей; кроме него, помощников у отца не было. Осенью отец брал его убирать кукурузу и пахать зябь в именье. Лишь после первого снега брат с сумкой под мышкой являлся в школу, однако схватывал он все быстро, словно и не пропускал ни одного дня.