Бостонцы

К этому времени они обсудили множество вещей, но все они, по мнению Верены, были недостаточно серьёзными. Мистер Рэнсом продолжил шутить обо всём, включая женскую эмансипацию. Верена, которую всю жизнь окружали люди, относившиеся ко всему очень серьёзно, никогда не сталкивалась с таким пренебрежительным отношением к миру и с таким количеством сарказма в отношении государственных институтов и тенденций времени. Поначалу она возражала ему, выдавала остроумные реплики, обращавшие его слова против него самого. Но постепенно её это утомило, и она даже загрустила. Она сама привыкла обличать пороки общества, но еще никогда ей не приходилось сталкиваться с такой яростной критикой всего на свете, какую высказывал сейчас мистер Рэнсом. Она знала, что он ярый консерватор, но никогда не думала, что консерватизм может сделать человека таким агрессивным и безжалостным. Она считала, что консерваторы всего лишь самодовольные, упрямые и эгоцентричные люди, которых устраивает существующее положение дел. Но мистера Рэнсома существующее положение дел устраивало не больше, чем те изменения, за которые выступала она, и он был готов высказаться в отношении тех, кто, по её мнению, принадлежал к его лагерю, даже хуже, чем она считала допустимым высказываться о ком бы то ни было вообще. В конце концов, она перестала спорить с ним и задумалась, что могло привести его к таким взглядам на жизнь. Видимо что-то в его жизни пошло не так – какое-то несчастье окрасило его мировоззрение в тёмные тона. Он был циником. Ей приходилось слышать о таких людях, но она никогда не сталкивалась с ними, и все в её окружении чаще всего слишком беспокоились обо всём на свете. О жизни Бэзила Рэнсома она знала лишь то, что ей рассказала Олив – в общих чертах она представлялась ей полной личных драм, тайных разочарований и страдания. Она сидела рядом с ним, спрашивая себя, о чём он мог думать, например, когда говорил, что он не разделяет современных стремлений к свободе, так как, получив её, люди просто не будут знать, как ей распорядиться. Такие заявления выбивали почву из-под ног у Верены. Она не ожидала, что в конце девятнадцатого века возможно услышать что-нибудь подобное. Он также был противником всеобщего образования, потому что оно лишь забивает головы людей громкими фразами, но при этом никак не помогает в работе. По его мнению, право на образование должно быть прерогативой умных людей, а таковых, как он считал, было не более одного на сто человек. Он был не слишком высокого мнения о человечестве, и Верена надеялась, что причиной тому какое-то несчастье, случившееся с ним: она очень хотела оправдать чем-то его грубость и предвзятость. Поэтому когда они просидели на скамейке полчаса, и он немного успокоился, её посетило странное чувство. Ей внезапно расхотелось настаивать на своём и отгораживаться от него, указывая на различия в их взглядах. Я говорю, что эти мысли были странными, так как они крутились в её голове, в то время, как она слушала в тёплом прозрачном воздухе, сквозь который едва проникал отдалённый шум огромного города, его глубокий, приятный, текучий голос, которым он высказывал свои монструозные мнения и необычные откровения, сопровождая их смешками, которые щекотали её ухо и щёку, когда он к ней наклонялся. Ей казалось очень грубым, почти жестоким выманить её из дома лишь для того, чтобы говорить с ней о вещах, о которых ей больно слышать. И в то же время она слушала как завороженная. Она от природы была покорной, ей нравилось поддаваться более сильному. Её отношения с Олив являли собой молчаливое нежное согласие со страстной настойчивостью, и если она приняла это легко и с удовольствием, то вряд ли могла долго сопротивляться воле, которая, как она чувствовала, была даже сильнее, чем у Олив. Воля Рэнсома заставила её остаться даже, когда она поняла, что время идёт, и Олив, вернувшись домой, не застанет её там, и это погрузит подругу в горькую пучину отчаяния. Она буквально видела, как та стоит на посту у окна своей комнаты на Десятой улице, высматривая хоть малейший признак того, что Верена возвращается, вслушиваясь в шаги на лестнице, в голоса в передней. Верена видела перед собой эту картину так ясно, что могла бы описать каждую деталь. Если это не заставило её сдвинуться с места, покинуть Бэзила Рэнсома и поспешить к подруге, то только потому, что она сказала себе, что это происходит в последний раз. В последний раз она могла сидеть рядом с мистером Рэнсомом и слушать, как он высказывает мнения, которые так противоречили её собственной жизни. Это испытание оказалось настолько личным, что она забыла, что это был так же и первый раз. Она прекрасно понимала, что это ни к чему их не приведёт, так как один из них для этого должен принять взгляды другого. Но ведь невозможно принять взгляды кого-то другого, когда этот другой так сильно отличается от тебя, когда он так деспотичен и беспринципен.

Глава 34

– Полагаю, вы единственный человек в этой стране, который так чувствует, – заявила она, в конце концов.