Боже, спаси русских!

Исследователь допускает, что козлом отпущения в такой ситуации легко мог стать человек, не имевший никакого отношения к магическим практикам, но вызывавший недоверие или раздражение односельчан. Аркадий Аверченко рассказывает, как раздраженные крестьяне обвиняют в колдовстве встретившегося им студента. При нем находится и улика – зубной порошок. Глас народа требует, чтобы студент порошок немедленно съел. Он так и делает, и все равно не спасается...

Распознать колдуна непросто. Существует несколько устойчивых мотивов крестьянских рассказов о распознавании колдуна: при помощи специального магического приема его вынуждают прийти в ту избу, где он сделал порчу; знахарь показывает лицо колдуна в блюдце или стакане с наговоренной водой и предлагает жертве колдовства выколоть злодею глаз, в результате чего тот действительно кривеет; колдуна-оборотня узнают по отметине или травме, полученной им в облике животного, и т. п.

В повседневном крестьянском обиходе существовала и практика слежки за колдунами – особенно в календарные даты, предполагающие особую колдовскую активность (Великий четверг, Иванов день и др.). Можем почитать об этом у Панченко, Максимова, других этнографов – или же у Гоголя в «Вечерах на хуторе близ Диканьки».

Любопытно, что в крестьянской культуре существовал набор магических техник, направленных на управление речью кликуши. Чтобы заставить демона сообщить требуемое, берут одержимую за безымянный палец или мизинец, вешают ей на грудь замок, надевают на нее венчальный пояс, хомут, к ногам привязывают подковы и т. п. Все это приводит к желаемым результатам. А чтобы исцелить кликушу, нужно отправить ее в паломничество к каким-нибудь святыням или к старцу, который умеет «отчитывать». Священники к кликушам относились порою довольно скептически, не верили, грозились наказать – после чего кликота сама собой проходила. Угроза отправить кликушу в земскую больницу действовала безотказно.

Сергей Максимов, этнограф XIX века, объяснял этот феномен желанием молодых женщин, забитых повседневной работой, привлечь к себе внимание и сочувствие... Ну и чем тогда они отличаются от современных истеричек?

Народная теософия

Мы, русские, не очень религиозны, мы, конечно, можем крестиком и иконкой обзавестись, но ничего путного из этого у нас не получается. Сделаемся мелкими агностиками и только в самые печальные моменты нашей жизни будем истово и вынужденно размышлять о Боге. У нас с понятием греха не все ладно выходит. Как мы мужественно сдерживаем себя, как боремся с собою! Как стремимся не нарушать заповедные запреты!

Не упоминай всуе имя Божье... С этим не выходит. Еще как упоминаем!

Не кради... У кого есть возможность, тот и склонен к «безгрешным доходам». Вот дела, русский человек даже словосочетание казуистическое придумал – любо-дорого произнести, а уж если загородный домик справить...

Не лжесвидетельствуй... Как же, выйдет тут без этого дела. Все мы под начальниками ходим. А потом уже под Богом.

Не убивай... О, нет, только не это!

Не возжелать жены ближнего своего. Вот где мы устоять не можем. Есть в русском человеке неукротимая тяга к прекрасному. К прекрасному полу. Ну разве можно, рассуждает русский человек, эту тягу считать грехом? Тягу к женщинам мы считаем вполне естественной. И почти ничего не делаем для того, чтобы себя укротить. Вспомните правило отечественного любовного общежития: «Мы лягушек не едим, мы на них женимся». А вот чужих красавиц мы любим.

А теперь, услышь, русский человек, о тех, кому лягушки безразличны. Или почти безразличны.

Маркиз де Кюстин со слов русского знакомого объяснял распространение в России сект: «Русский народ религии не учат. Следствием этого является множество сект, о существовании которых правительство знать не разрешает».

Самыми известными сектами были хлысты, скопцы и духоборы. Хлысты, к примеру, в России есть до сих пор. Существует версия о том, что хлыстом некоторое время был Григорий Распутин. Свое название секта получила, по-видимому, от обряда самобичевания жгутами, прутьями (вербой) и чем придется (хлыст – кнут). Если на вербе появляется кровь, после смерти кладут вербу в гроб как свидетельство истовости служения. С другой стороны, название может быть искажением слова «христ», поскольку «корабли» (общины) хлыстов возглавляли самозваные «христы». По мнению известного русского писателя, исследователя раскола и сектантства, бывшего чиновником по особым поручениям П. И. Мельникова (Андрея Печерского), слово «хлысты» изобретено духовными лицами, считавшими неприличным в названии секты употреблять имя Иисуса Христа. Каждая община имела двух лидеров: мужчину и женщину, – называемых «христос» и «богородица», соответственно.