Боже, спаси русских!

Исследователь русской культуры Юрий Лотман выделял три типа традиционного поведения русских женщин. Первый тип, о котором уже шла речь, – женщина-героиня, защитница, покровительница, именно та, которая «в горящую избу войдет». Культ Богородицы, который занимает огромное место в православии, призывает женщину-мать к жертвенности. Всякая любовь становится у нее материнским чувством. «Такие женщины были и среди наших бабушек и мам, но их мало среди молодежи» – так считают психологи.

Журнал «Time out» провел опрос среди известных людей, с каким образом ассоциируется у них понятие «русская женщина». Ответ «декабристка» был одним из наиболее частых. К примеру, так считает журналист Максим Кононенко: «Декабристка. Хотя я не понимаю, почему всех так изумляло, что декабристки последовали за своими мужьями в ссылку, по-моему, это естественная линия поведения для женщины».

Того же мнения писатель Дмитрий Быков: «Для меня понятие "русской женщины" ассоциируется с образом декабристки». Лучшими чертами русской женщины он называет «жертвенность и героизм». Идеальный образ – «декабристка Волконская, целующая цепи мужа».

Согласен с литераторами один из лидеров оппозиционного движения «Солидарность» Илья Яшин: «Некая жертвенность, скромный бытовой героизм веками впитывался в характер наших женщин». Он вспоминает исторические эпизоды, «когда женщины проявляли себя настоящими мужиками. И на фронт в войну ходили, и на плаху за мужьями отправлялись, и на защиту дома грудью вставали. Итак, русская женщина – «латентная декабристка или Родина-мать с военного плаката».

А вот какое мнение высказывает французский исследователь культуры, профессор Даниэль Ранкур-Лаферьер: «Русские женщины посвящают себя целиком своим мужчинам – отцам, сыновьям, а больше всего своим мужьям и любовникам. В этом смысле им нет равных». Профессор признается, что иногда даже завидует русским мужчинам, и тут же добавляет: «Но если серьезно, я бы не хотел жениться на русской. Эта жертвенность отдает мазохизмом». Им, дескать, лишь бы пострадать. Не счастье им нужно, а подвиги.

Может быть, дело в том, что в русской культуре с особой силой выразилась мысль: любовь несет не только созидание нового, она разрушает старое. Это кажется странным, но в народной традиции свадебный и похоронный обряды имеют немало общего. Вот, к примеру, свадебные обряды на Русском Севере: в архангельских селах невеста под венец шла в том же «синяке», простом синем сарафане, в котором кладут в гроб. И смерть, и свадьба являются мистическим переходом из одного состояния в другое. Русская любовь – это всегда прощание. Человек прощается с собою, приносит в жертву свой прежний мир.

Русская культура никогда не забывает о том, что любовь имеет божественную природу, что, согласно Евангелию, она больше веры и надежды, что жизнь без нее неполноценна. «Только влюбленный имеет право на звание человека», – писал Александр Блок. Любовь и страдание – ступеньки к духовному совершенствованию и постижению смысла жизни. Это нечто неизмеримо большее, чем построение счастливой жизни здесь, на земле. Только то чувство достойно упоминания, которое поднимается до вселенских масштабов, возвышая человека над обыденным существованием. Вспомним Маяковского: «Любить – это с простынь, бессонницей рваных, срываться, ревнуя к Копернику...»

А как насчет семейного счастья? Признаться, в русской литературе оно выглядит как-то неубедительно. Да и много ли его? Вот, скажем, толстовские Левин и Кити в «Анне Карениной». Больше всего запоминается тот факт, что в разгар медового месяца Левину хотелось застрелиться. Счастье Наташи Ростовой и Пьера Безухова в «Войне и мире» тоже кажется не очень убедительным. У большинства читателей растолстевшая Наташа, с грязными пеленками, вызывает некоторое отторжение. Во всяком случае, это не тот образ, на который хотят быть похожими юные девы. Вспоминаются герои Дмиртия Быкова, которые едут в поезде «Лев Толстой» и заказывают салат «Семейное счастие»: «Хоть в виде салата на него посмотреть».

И КАКОЙ ЖЕ РУССКИЙ...