Боже, спаси русских!

СУНЬ КЭ-ОУ ПЫТАЕТСЯ ДОБИТЬСЯ РУКИ ФАНЬ ЯНЬ, СТАРАЯСЬ СТЕРЕТЬ ПАМЯТЬ О ЮЕ, ФАНЬ ЯНЬ ПРОСИТ КЭ-ОУ И ТЭ ДЭ

В любовной арифметике русский человек прибавляет один к одному, и никогда не получается пять. Девятнадцать получается. Кусочек веревки. Даже кашалот. Но никогда не получается двадцать один.

Дадим самим себе еще один бесплатный талон на попытку. Итак: ты плюс я равняется... Четыре или вечность. Что же, неплохо получилось. Правильный ответ: небо.

Все, о любви больше не говорим. Почти нечего о ней говорить. Правильный ответ: небо. Или девятнадцать. Или вечность.

Теперь прозвучит главный тезис: в русской культуре с любовью все как-то не так выходит, потому что мы все почти китайцы.

Сколько бы ни твердили о глобализации, политическая повестка современной России настаивает: «Будем как китайцы». Во всем: в работоспособности, поисках дао. А вот сердечная смута пусть останется русской.

Наша Россия находится в постоянном поиске своей Китайской стены. Вспомним программу русского сепаратизма в версии А. Грибоедова: «...хоть у китайцев бы нам несколько занять премудрого у них незнанья иноземцев». Связано это с нашей боязнью утратить самобытность и ощущением угрозы прерывания традиции. Г. П. Федотов в работе «Россия и свобода» настойчиво проводит историко-культурную параллель: «Россия (кроме Китая) была единственной страной, в которой дворянство давалось образованием».

Много еще чего было сказано о геополитической и философской рифме Россия – Китай. Немало мы иронизировали над своим соседом, а сколько всякой всячины мы оттуда импортировали.

У нас, в России, к примеру, вроде и политика в наличии, и культура есть, а с политической культурой полный провал, поэтому в поисках авторитетных аксиом мы обращаемся к словарю китайской философской алхимии. У наших депутатов «Книга перемен» соседствует с Конституцией России. А как еще объяснить очередную зиму, неурожай, дефолт, если не принадлежностью к эпохе катастроф?!

Популярная недавно в нашем Отечестве мода на «экологию сознания» является не чем иным, как дурно прочитанным фэн-шуй – китайской моделью равновесной космоэнергетической взаимозависимости.

Или вот еще: наше доверие к традиционной китайской медицине. Мы верим в чудо медицинской практики Поднебесной, хотя у нас самих есть ой какие полезные травы, но в китайские рецепты верится больше. Разъедает нас русское фаустианство – сомнение во всем: в целебных свойствах сережечных липовых почек, невинной ромашки, лопоухого подорожника, даже в самом душедробительном русском фаустианстве. А вот китайцы не сомневаются в собственных травках-былинках, в каждой видят панацею, а вот если еще иголочками уколоться, да еще ушу присовокупить – будет ой как здорово.

Ой, как телесно постно.

Ой, как сексуально!

По порядку. Начнем с постненького тела. Неоценим вклад Китая в русский телесный стандарт. Пропорции 90-60-90, конечно, не китайцы придумали, но подсказали россиянкам, как добиться гармонии. Всякие, непременно, натуральные средства типа «Как-Ай», «Срущая ласточка» и «Пингвин без задницы» были мифологизированы отечественными модницами в качестве панацеи.

Скажем и про это, что называется, про это самое. О сексе у нас в России, всегда как-то или стыдливо, или публично грязно. Конечно, многие из нас перелистывали индийскую «Камасутру» и пытались ее как-то на практике применять. Плоховато выходило: за технику американский судья из сострадания мог четверочку поставить, а вот за эмоцию – только единицу. Стараемся, стараемся, даже обязательную камасутрину программу кому-то удается выполнить, а вот с удовольствием душевным плоховато выходит. Кстати, это только мы, русские, жаждем, чтоб и в штанах-юбках все было на отлично, при этом чтоб душа смыслами наполнилась.

Вот тут и понадобились русскому человеку познания в китайском эросе. Стали всякие трактаты Поднебесной сексуальными самоучителями по перестройке русского сознания, разочаровавшегося в сказках «Камасутры».

Если подумать, что мы имели... Русский эрос – это «вечный Платон» в пересказе западноевропейских романтиков и в комментарии отечественных писателей про то, как каким-то негодяям живется весело-вольготно на Руси, про то, как делом нужно заниматься, о том, как вечность в таблицу умножения уложить... Обо всем русский эрос. Только не о любви.

А как китайский трактат прочитал – тут сразу все ясно стало. Целуешься – и знаешь, что ты не просто анонимный Иван Иванов, а активное энергетическое начало ян, а возлюбленная твоя (эх, имя запамятовал) – это женское немыслительное, но космогоническое инь. Понимаешь, что все не просто буйство недисциплинированной органики «встретились – разбежались», а психосоматическое единство систем. И телу здорово и душе спокойно.

А когда до публикации твоего чувства доходит, то тут вообще все как-то философски получается. Бежишь, счастливый, к первому попавшемуся забору и выводишь иероглифический отчет: «Ян + инь = фэн-шуй».

Кстати, а как мы по-китайски природу любим – просто пальчики оближешь. Взять хотя бы популярный некогда, да и сейчас отчасти «Клуб самодеятельной песни». Вот где раздолье для философствования. Русской классической культуре не известен этот немотивированный практическими соображениями поход в лес с целью спеть про любовь. Где искать корни-истоки? Конечно же в китайской мудрости. Эти все лесные песни про любовь – не что иное, как отечественная интерпретация дао – пути. При этом, как у нас, у русских, принято, мы все подверстываем под отечественный балалаечный лад. Песенки про «солнышко лесное», «зеленую карету» нарушают естественные пропорции между организованным ландшафтом и тематикой чувствоизлияния. Мы воспринимаем природу не по-китайски – не как разумную норму-оптимум (мин), а как декоративный «уход в себя».

Литература свидетельствует: дай русскому человеку карту звездного неба и прикажи: «Вот тебе бесконечность, дружок, выкрои из нее хоть кусочек любви», и он докажет, что именно он фэн-шуйный луч света в темном царстве.

Пора взглянуть на любовный конфликт литературы матушки-России раскосыми глазами китайского соседа.

Так и не укоренившийся в России фэн-шуй все же подсказывает набраться храбрости и поведать о том, что в Китае почти все китайцы – и даже русская литература там китайская. Чуток поговорим о китайских переводах русской классики.

Начнем с Островского. Первой переведенной пьесой Островского на китайский язык стала «Гроза». Перевели ее в 1921 году непосредственно с языка оригинала (что очень важно!), так как часто русская словесность переводилась с языков-посредников. С этого времени «певца Замоскворечья» начинают активно издавать.

В 1947 году драматург Чэнь Бай-чэнь переработал пьесу «Бесприданница» и под названием «Любовь над обрывом» (кстати, читатель, обрати внимание на слово «любовь», в русском оригинале доминирует социально-экономический аспект) выпустил ее отдельной книжкой. Сюжет и герои пьесы Островского стали китайскими.

«Китайское» содержание пьесы «Любовь над обрывом» по либретто «Бесприданницы» таково: лето 1945 года, накануне разгрома Японии. Чунцин (наш Бряхимов) задыхается от зноя. Южный берег Янцзы (наша Волга) благодаря близости гор и реки считается прохладным местом. Управляющий торговой фирмой Юй Ю-нань (наш Паратов) по рекомендации своих приятелей Ван Ци и Ху Цзыюня (наши Кнуров и Вожеватов) тоже отправился на южный берег присмотреть себе дом, и когда он обнаруживает, что поблизости живет молоденькая и красивая студентка Фань Янь (наша Лариса Огудалова), то решает приобрести в этих местах дачу.

Фань Янь учится музыке. Она молода и наивна. Большое влияние на нее оказывает ее старшая замужняя сестра Фань Цзе (заменитель Хариты Игнатьевны). Мелкий чиновник Сунь Кэ-оу (наш Карандышев) тщетно пытается добиться руки младшей. Юй Ю-нань начинает оказывать знаки внимания Фань Янь. Он дарит девушке пианино, завоевывает ее расположение и пылкую любовь.

– Ничего себе! – скажет Белинский.

– Никогда бы не подумал! – скажет Добролюбов.

– Вот это да! – скажет Чернышевский.

Сообщение о капитуляции Японии. Цены на товары стремительно падают. Страх Юя потерпеть убытки и желание нажиться на победе приводят к решению немедленно, в ту же ночь, самолетом вылететь в Шанхай. Фань Янь он бросает. В течение года Сунь Кэоу пытается добиться руки Фань Янь. Стараясь стереть память о Юе, Фань Янь просит Кэ-оу немедленно увезти ее из Чунцина в Лэшань (вероятно, наша Кострома). Сунь настаивает на том, чтобы провести церемонию помолвки в Чунцине. Помолвка назначается на следующий день. В этот момент из Шанхая (видимо, из нашей Москвы) возвращается Юй Ю-нань.

Любовь Фань Янь к нему вспыхивает с новой силой. Они тайком отправляются в Чунцин. После счастливо проведенной ночи с Фань Янь Юй снова исчезает, покинув ее навсегда. Узнав о случившемся, Кэ-оу в гневе решает отомстить Ю-наню. От угрызений совести Фань Янь кончает с собой. А Юй, оставив бесприданницу, вернется в Шанхай, где сделает блестящую партию, получит за женой большое приданое и обогатится за счет победы над Японией. Уф, переведем дыхание.

Порассуждаем. Хоть и есть в названии китайской пьесы слово «любовь», оно тоже ничего не значит, как и в русском оригинале. Что в Китае, что в России чувство как-то второстепенно. Все что угодно, главное – деньги, социалка, опять деньги, а чувство где-то там – далеко от Чунцина или Костромы.

Чехову повезло так же – ни больше ни меньше. Его переводили с английского и японского языков. Известен даже факт переложения пьес Чехова и издания их в виде рассказов. В книгу «Пьесы А. П. Чехова», которую подготовил к публикации в 1948 году Сяо Сай, вошли пересказы 12 драматических произведений. Названием некоторых послужили реплики действующих лиц: «Ни любви, ни ненависти, ни великодушия!» («Иванов»); «Зачем я живу?» («Трагик поневоле»); «Холодно, холодно, холодно!» («Чайка»). Многие переводы заглавий, как правило, слишком длинны и часто невразумительны: «Замок и ключ» («Медведь»); «Спор о Воловьих Лужках и охотничьих собаках» («Предложение»); «Счастливейшие дни и скандалистка не ко времени» («Юбилей»); «Уговор, доброе имя, опьянение и бегство» («Свадьба»); «А ты еще любишь дядю Ваню?» («Дядя Ваня»); «Три сестры плывут по течению» («Три сестры»); «Кто вырубил вишневый сад?» («Вишневый сад»).

В подобном переложении был свой резон: китайские читатели получили возможность в одной книжке сразу же познакомиться с содержанием чуть ли не всей драматургии Чехова. В Китае довольно широко популяризировались произведения иностранных писателей в огрызках, переложениях, пересказах, в виде книжек-картинок.

Произнесем с радостной патетикой: любят в Китае нашу словесность! Усилим скорбной репликой: как же они эту словесность китаизировали! Заручимся примерами других переводов названий русских произведений на китайский язык. «Капитанская дочка» – «Сон бабочки среди цветов». «Метель» удачно озаглавлена в переводе «Снег – сват». «Дубровский» назван «Месть и встреча с красавицей», «Бэла» Лермонтова – очень причудливо – «Памятник с серебряными пуговицами».

– Ничего себе! – скажет Белинский.

– Никогда бы не подумал! – скажет Добролюбов.

– Вот это да! – скажет Чернышевский.

Толстого китайцы любили переводить. Вот примеры: «Кавказский пленник» – «Дьявол» (под заголовком «Грань человека и дьявола»), «Крейцерова соната» – «Страсть и ненависть» (иной перевод – «Позднышев убивает жену»), «Воскресение» – под заголовком «Сердце в плену», «Детство, отрочество и юность» – «Убеждение личным примером».

Довольно всех этих китайских переводческих радостей. Хотя... Читатель, ты почувствовал, как много эротики в китайских переводах русской классики? Как это все звучит приятно для уха и сердца – «Сон бабочки среди цветов»! «А ты еще любишь дядю Ваню?», «Страсть и ненависть», «Сердце в плену». Сколь много в них поэзии, ожиданий, мечты. Эх! Нам бы такое...

Пора подводить совсем неутешительные любовные итоги. Хочется читателю узнать из книжки русской что-нибудь про первое и всегда единственное чувство, а наш, русский, писатель тебе расскажет про мировые проблемы, неразрешаемые дилеммы, чувственные казусы. В итоге ощущаешь себя Ли Чжун-сю на свидании с Сунь Кэ-оу. Бр-р-р-р.

Что же остается делать?! Правильный ответ: небо. Или девятнадцать. Или вечность. Но лучше: любовь.

Надо любить, читать книжки, жить, пытаться сквозь толщу психологических и философских рассуждений рассмотреть себя. И ее, единственную.

А пока громко, по-русски, произнесем: «Слава русской литературе! Слава чань-буддизму!»

Пусть у нашего русского чувства все будет фэн-шуй.