Божественные истории

И вот тут кроется мой второй секрет. Главный из всех. Который сейчас пытается насильно накормить меня виноградом.

— Нет! — я отбиваю его руку и хихикаю. Наши тела переплетены в гнезде из шёлковых подушек на полу моей спальни. В солнечном свете, проникающем с балкона, всё как будто сияет золотом. Мне нравится, как лучи закатного солнца греют мои ступни, но ещё больше мне нравится, как Арес выводит невидимые узоры на моей спине.

— Тебе ещё понадобятся силы, — говорит он. Я убираю прядь тёмных волос, упавшую ему на глаза. Он красив: сильные мышцы виднеются под каждым дюймом кожи, и он смотрит на меня с таким жаром, что я могла бы сгореть в нём. Не то чтобы я против.

— Ммм, но у нас осталось не так уж много времени, я не хочу тратить его на еду, — мурлычу я. Каждое его прикосновение обжигает, будто нам достаточно просто находиться рядом, чтобы разжечь пламя. Я ещё никогда никого так не любила, как его.

Нет, «любила» — не то слово. То есть, это тоже, но я чувствую к нему нечто большее. Он поглощает меня. Я ощущаю его присутствие, даже когда пытаюсь сосредоточиться на чём-то другом, и он этим нагло пользуется. Именно так мы оказались в моей спальне посреди бела дня, за несколько минут до того, как ко мне должен зайти папочка.

Иногда мне кажется, что Арес делает это специально.

— Ну… — протягивает он своим бархатным голосом, всегда немного хрипловатым от частых боевых кличей. — Тогда нам стоит заняться делом.

Он целует меня, его губы сминают мои, наши языки переплетаются. Я много целовалась раньше, но никто ещё не вызывал во мне таких эмоций. Когда я с ним, я чувствую себя по-настоящему живой, а не просто бессмертной. И поверьте, между этими понятиями огромная разница. Бессмертной быть легко — для этого нужно просто находиться здесь. Но тогда вся жизнь проходит мимо тебя, и вечное существование теряет всякий смысл.

Быть живым — вот что самое трудное. Когда сердце бьётся, глаза распахнуты, и я вижу и слышу всё, чувствую все запахи и вкусы. Это жар от огня, это шум волн, это гром после молнии. Смертные воспринимают это всё как должное. А вот я нет. Особенно рядом с Аресом.

Он прижимается ко мне бёдрами, как вдруг кто-то прочищает горло. Я так увлеклась нашим поцелуем, что от внезапного звука подскакиваю на месте и отталкиваю с себя Ареса. За долю секунды, что я поворачиваюсь к занавеске, отделяющей мою комнату от коридора, я мысленно молюсь, чтобы там был кто угодно, только не папочка. Пусть даже Гера. Или Гефест.

Вздрагиваю. Нет, тут я не уверена, что хуже.

Моё сердце ухает вниз. Скрестив руки на груди, под аркой стоит папа. Прищуренные голубые глаза, каменное выражение лица. Он убьёт кого-то одного из нас или сразу обоих? Могу только представить, как выгляжу в этот момент: раскрасневшаяся, с растрёпанными волосами и опухшими губами. Ужасно.

— Привет, папочка, — говорю я, обнимая подушку. Он ничего не отвечает. — Эм, ты сегодня рано.

Всё ещё тишина. Я бросаю беспомощный взгляд на Ареса, но тот откидывается на подушки с наглой ухмылкой, из-за которой мне хочется его ударить. Кажется, я плохо на него влияю.

Удивительно, как порой замедляется время. Я просто сижу и жду сама не знаю чего. Чего-нибудь. Наконец, за занавеской появляется ещё один силуэт. На секунду во мне загорается надежда, но в следующее мгновение, когда рядом с папой останавливается Гефест, она разбивается вдребезги. Ну разве ситуация может стать ещё хуже?

Нет, беру свои слова обратно. Нельзя бросать вызов мойрам.

— Отец, — приветствует Гефест. Он высок, даже выше папеньки, у него мощные бицепсы от занятий кузнечным делом. Его можно было бы назвать привлекательным, если бы не искривлённые ноги.

Это не его вина, конечно же. Но у каждой девушки есть своя планка. К тому же я видела, как он смотрел на меня до того, как папочка пообещал меня ему в жёны, и вижу, как он смотрит на меня сейчас. Не так жадно, как Арес, но тоже с любовью. Более нежной, лёгкой, доброй. Вот только это всё мне не нужно, когда я с его братом.

— Вернись в тронный зал, Гефест, — папочка сжимает кулаки. У Гефеста непревзойдённый талант выводить отца из равновесия. Этого не может никто другой в совете, а то и во всём мире. Обычно Гефест всячески старается держаться подальше от папы, но сейчас, видимо, не тот случай.

— Арес и Афродита не делали ничего плохого, — обращается он к отцу. Самая чистая правда, на мой взгляд. Неужели он, наконец, принял тот факт, что я не хочу за него замуж? — Он просто показывал ей несколько приёмов самозащиты.

Я прикусила себя за щеку, чтобы не уронить челюсть. Смириться с тем, что я хочу быть с другим, — это одно дело, но лгать ради меня?

Возможно, папуля бывает удивительно слеп, когда дело касается меня (по крайней мере, в большинстве случаев), но сейчас его губы сжимаются в тонкую линию. Он даже не смотрит на Гефеста.

— Афродита знает, как я отношусь к её общению с твоим братом, — говорит он так, будто нас с Аресом здесь нет. Словно мы не смотрим прямо на него.