Божьи безумцы

Говорят, что мендский палач уже давно не пользовался своими виселицами, ибо здесь, в Жеводанском краю, у него пе было столько случаев изощрить свое уменье, как у его собратьев в Севеннах, и он не мог сравняться в мастерство с прославленными палачами Алеса или Нима. Все же он, по свидетельству Антуана Агюлона, все сделал как в палаческом ремесле положено, — дважды прыгнул на плечи того и другого казненного и оба раза давил на них всей своей тяжестью. Однако же, вопреки всем его усилиям, Антуан Агюлон еще дышал в своей петле, когда белые монахи Ордена кающихся пришли, чтобы снять его с виселицы и похоронить. С перепугу долгополые побелели, как полотно их белых сутан, увидев, что повешенный поднялся в саване своем подобно Лазарю, восставшему из гроба. А потом они возопили, что совершилось чудо, и воспротивились требованиям городских старшин, кои хотели было отдать воскресшего в руки палача для того, чтобы тот доконал его.

Живучесть Антуана Агюлона до того поразила белых монахов, что они дали ему пятьдесят экю и помогли бежать.

Вот так-то Антуан сын Клода Агюлона, первый офицер из селения Русс, переменил свое имя и называется теперь Жан Спасенный.^{92} В тот апрельский день, когда его вешали на главной площади Менда, он имел возможность, пока ещё не выбили лестницу у него из-под ног, полюбоваться молоденькой горянкой, мужественно переносившей бичевание. После своего воскресения он все не мог ее забыть, искал ее повсюду и, найдя, посватался к ней. И вот в тот день, когда я в лагере Кастане под высокими каштанами взял себе в супруги Финетту, наша Крошка избрала себе супругом Жана Спасенного, весьма красивого молодца, хоть он и ходил, понурив голову, ибо на виселице шея его вытянулась в петле, да и стала немножко кривой.

* * *

Белый конь Жана Кавалье ржет, призывая чалую кобылицу рыцаря Роланда, в загоне, где наши конюхи щедро задали им овса; в вечерней тишине оглушительно стрекочут кузнечики. Предводитель Долины был со своей красивой пастушкой Изабо; новый Гедеон — с Катрин Бренгье из Корнели; его помощник Меле — с Мартой, младшей сестрою Катрин, а наш Жуани — со своей Рыжеволосой. Нашлись среди нас музыканты: Батисту, пастух из Альтейрака, умел пиликать на скрипке, трое парней из Нажа дули в волынки, и бригадир Мерик из Букуарана, по прозвищу Беспощадный, извлекал ангельские мелодии из своего гобоя.

Из бочек, захваченных в Фонфюзе и в Помпиду, лилось тяжелой струей темно-красное, почти что черное вино; в сумраке пылали костры из сухих виноградных лоз, громко трещавших в огне; на вертелах жарились целые бараны, и от жира, капавшего на горящие угли, шел вкусный запах. Недавно на дороге наши перехватили двенадцать мулов, навьюченных мешками с пшеничной мукой, предназначавшейся для стола господина маршала и его свиты; мулов завернули в Веброн, муку роздали двенадцати пекарям, и те впервые за двенадцать лет выпекли белый хлеб. В бурливых водах Клару, Трепалу и Тарнона самые искусные рыбаки, промышлявшие прежде в трех Гардонах, наловили форелей; наши старые лисицы браконьеры, порыскав в полях и в ущельях, раздобыли куропаток и зайцев. Сочное жаркое подрумянивалось над огнем, сотни зажженных свечей озаряли лесную поляну, у всех от благоухания лакомых яств засосало под ложечкой и весело заблестели глаза.

Было это вечером, после многолюдного и долгого молитвенного собрания, после богослужения, пения псалмов, после пророчеств и благословения супругов. Когда пришла наша очередь, Жан Гюк из Сальзеда простер надо мной и над Финеттой свои длинные худые руки и сказал:

— Да благословит господь союз ваш! Да воссияет пред вами лик божий, да пошлет вам небо многих чад, да настанут для них времена, когда не кровь, а виноградное сусло потечет в горах наших, когда пахарь и жнец без страха трудиться будут на нивах, когда возвратятся узники из темниц, дабы восстановить обезлюдевшие селения и жить в них! Рождайте детей, и пусть насадят они новые лозы в виноградниках и пьют новое вино, пусть возделывают они сады и вкушают от взращенных ими плодов, и пусть детей ваших никогда не исторгают из родного их богоданного края.

Впервые я увидел, как слезы потекли по суровому лицу Дезельгана — отца Финетты, пришедшего вместе с сыном Авелем и с Катрин, старшей дочерью, которой уже исполнилось девятнадцать лет. У матери моей силы совсем иссякают, ее заменил на свадьбе мой крестный Самуил Ребуль.

Ни единая слезинка не увлажнила воспаленные красные глаза старика Поплатятся, и шапка седых, взлохмаченных волос и растрепанная борода усиливали свирепое выражение его костлявого морщинистого лица. Он дал нам напутствие в следующих словах: