Божьи люди. Мои духовные встречи

Но, кроме обязательных предметов, Иван Ильич читал и святых отцов. Особенно любил он творения святителя Иоанна Златоуста. Иногда, сидя за чтением его поучений, он вдруг начинал хлопать в ладоши святителю Златоусту: до такой степени восхищала его красота и глубина ораторства великого вселенского учителя.

В это время отца уже не было в живых, и молодой студент, чтобы помогать матери и сестрам, определился писцом в канцелярию духовной академии и получаемое небольшое пособие отсылал на родину. Здесь ему пригодился красивый наследственный почерк. А помещение канцелярии, закрытое для других, дало серьезному студенту еще большую возможность заниматься в уединении своим образованием и в особенности святыми отцами. Читая теперь (1948 год) Златоуста и отца Иоанна, ясно видишь, как близки они, в особенности — в вопросах о богатстве, бедности, любви, причащении, покаянии.

С товарищами, по-видимому, у него не было каких-либо особо близких отношений и дружбы, а тем более — веселых товарищеских пирушек. Подобно древнему святителю Василию Великому, и он пользовался уважением и даже боязнью со стороны студентов: не до веселья и не до празднословия было ему. Учение, канцелярия и самообразование отнимали у него все время и внимание.

Зато в такой тишине и занятиях в нем рос дух родительской веры, укрепленной Словом Божиим, просвещенный к тому же православной наукою и святыми отцами, а вообще и в особенности — воспитанный Святой Православною Церковью.

К концу академии у него явилось сначала желание взять на себя подвиг миссионерства в монашеском чине. Но, присмотревшись внимательнее к окружающей жизни столицы, он узрел, что пастырско-духовной работы и кругом него — непочатый край. Поэтому передумал свое первое решение и остановился на пастырстве. Как известно, священник должен был сначала обвенчаться на девице: безбрачных пастырей тогда совсем почти не бывало; да это в общем — и правильнее, и мудрее.

В это время в городе Кронштадте скончался протоиерей Андреевского собора отец Константин[5]; и от него осталась взрослая дочь Елизавета[6]

. По старым обычаям, особенно если после умерших оставались сироты, приход передавался кандидату, который женился на осиротевшей дочери. Обычай тоже добрый. Так Иоанн и Елизавета сочетались браком. Но с самого начала совместной жизни молодой муж упросил жену жить в девстве, как брат с сестрой[7]. Подобные примеры — хотя и немного — знает история Церкви. Знал о них и Сергиев, но не они решили такой трудный вопрос, а чистая целомудренная душа и твердая воля будущего пастыря. Ему хотелось всецело отдать себя на служение Богу и ближним. Если уж отклонено было монашество, то нужно сохранить девство при браке. Всякий понимает, какую трудную задачу брал на себя молодой студент. Но он поднял ее с дерзновением.

Не так легко восприняла безбрачие в браке молодая жена. Предание свидетельствует, что она даже подавала жалобу на мужа епархиальному архиерею. Но молодой священник уговаривал ее добровольно согласиться с ним:

— Лиза! Счастливых семей и без нас с тобою довольно. А мы отдадим себя всецело Богу и ближним.

И она наконец согласилась. Я лично видел ее еще в доме при жизни отца Иоанна. При одном посещении батюшки на звонок мой вышла встретить нас глубокая седая старушка, вся в старческих морщинах. Я увидел ее впервые.

— Батюшка дома? — спросил я ее.

— Да, брат Иоанн дома, — кротко ответила она и тихо пошла доложить ему.

Тут я понял, что это и есть славная «жена» — матушка знаменитого на весь свет «отца Кронштадтского». Какая она была простая и тихая. И всегда она была в тени, при такой славе «мужа»!

Рукоположенный в иереи, отец Иоанн отдался своему делу с присущей ему энергией: богослужения, занятия в школах, посещения прихожан на домах, составление проповедей, домашние молитвы, благотворение бедным — все это занимало у него и время, и силы. Скоро он начал записывать особенные мысли свои в дневник, под заглавием «Моя жизнь во Христе»[8].

Богослужения все учащались и учащались; и он наконец стал совершать литургию ежедневно: это стало потребностью его души.

Все это постепенно создавало молву о нем как о совершенно исключительном пастыре. Его начали чаще приглашать на частные требы по домам, особенно — где было какое-либо горе, больные и тому подобное. И начали совершаться по его молитвам чудеса. Но в этом последнем виде служения был один особенный момент. Пригласили его служить молебен о здравии болящего. По обычаю своему, он служил твердо и с верою. Но присутствовавшая тут одна почитательница его сказала, что батюшка не так молится, как нужно, и как он может молиться. Молиться следует ему с великим дерзновением, с несомненным упованием на исполнение просимого, а не просто, как все молятся[9].

Эти слова — по собственному признанию батюшки — произвели на него исключительное действие: он услышал в них глас Божий — и с той поры начал молиться дерзновеннее, как бы лично предстоя Богу и «требуя» от Него милосердия, милости и помощи несчастным, страдающим, бедным земным детям Небесного Отца.