А ребенком он мог назвать себя, поскольку идеальный христианин становится действительно подобным дитяти по духу. Сам Господь сказал ученикам при благословении детей:
Записки об отце Нектарии
[161]Когда я возвратился в Россию в 1948 году, то мне пришлось здесь познакомиться с одною писательницей[162]
. Она прежде была неверующею. К ней правительство обратилось с предложением съездить в Оптину пустынь и произвести там перепись рукописей. Но она отказывалась.В это время во сне увидала какого-то монаха. И согласилась. Каково же было ее удивление, когда этим монахом оказался отец Нектарий. Это изменило все воззрения ее: она стала духовной дочерью старца и была ею до его смерти. Написала житие его; собрала документы о его жизни. И теперь я пользуюсь ими.
Совершенно неожиданно, как бы чудесно, сбылись мои желания, которыми я закончил свои воспоминания в Америке. «Хорошо бы со временем, — писал я, — узнать об этом», то есть о судьбе отца Нектария после революции, «да и вообще о конце его».
Случилось это так. 8-21 июля я служил в храме Казанской Божией Матери под Ригой. И говорил, по обычаю, проповедь. Среди слушателей была и эта женщина. После службы она передала знакомому свое впечатление о мне такое:
— Этот владыка, вероятно, имел связь с Оптиной: так близок дух его к ней!
Что, собственно, она нашла во мне «оптинского», кроме обыкновенного общеправославного духа, не знаю. Да ведь я и не мог занять в Оптиной много, потому что был там всего лишь два раза, и то на короткий срок. Но это предположение привело ее ко мне; и она была необычайно удивлена, когда я через несколько минут разговора упомянул не только об Оптиной, но и стал читать ей свои воспоминания именно об отце Нектарии. Разве это не поразительно? Приехать из Америки в Ригу и здесь узнать о желанном мне предмете? Да если бы я изъездил всю Россию, и то не нашел бы такой встречи! А тут приходит ко мне самому человек, лично и близко знавший обстоятельства истории Оптиной и жизни святого старца и даже написавший именно о нем свои записки!
Святые и усопшие, живущие на Небесах, имеют гораздо более тесное, близкое общение с нами, живыми, чем мы обычно привыкли об этом думать в жизни своей. И эту женщину послал ко мне сам отец Нектарий. Это я и считаю чудом.
От нее я узнал чрезвычайно важные подробности о его исключительной духовной высоте и о событиях жизни последних его лет. А теперь, получив в свои руки на время ее рукописи, считаю необходимым сделать из них выписки для восполнения своих малых воспоминаний. И как увидим сейчас, мои записи представляются крайне незначительными по сравнению с новыми материалами: у меня запечатлены лишь некоторые факты из моих встреч и бесед, а здесь вскрыты такие мистические высоты, о которых я и не мог подозревать!
Батюшка крещен в городе Ельце, в церкви преподобного Сергия; служил он потом приказчиком у купца Хамова. Мать звали Елена. Отца — Василием. Фамилия — Тихоновы. Крестные — Николай и Матрона.
Батюшка стал старцем в 1913 году.
В первый раз я увидела старца Нектария в июне 1922 года. Тогда это был старец с чудесным лицом: то невероятно древним — тысячелетним, то молодым — лет сорока. Черты лица — правильны; из-под шапочки выбиваются длинные редкие пряди полуседых волос... Длинные пальцы; походка скользящая, словно он мало касается земли, — и вместе старческая. Очи его небольшие. Такая в них мысль, ясность и иногда любовь.
К 1925 году старец одряхлел, согнулся; ноги страшно отекли, сочатся сукровицей (это следствие бесконечных стояний на молитве). Лицо его утратило отблеск молодости. Это все вернулось к нему только во время предсмертной болезни (я видела его за 2 месяца до смерти). Он очень ослабел... Часто засыпал среди разговора.
В 1921 году умер близкий мне человек[163]
... Мне нужен был учитель, который спас бы меня от прелести. Я молилась. В тот день пришли ко мне (знакомые) и рассказали об отце Нектарии[164]. Я написала ему письмо... Тогда же я увидела его во сне; и сон этот произвел на меня глубокое впечатление. Я видела, что я и другие люди стоим в какой-то комнате и ждем выхода старца Нектария.... Наконец проходит он; я запоминаю его лицо, и все мое существо стремится за ним. Потихоньку я иду за ним в другую комнату. Там стоят столы, и монахи рассаживаются и пьют чай. Я чувствую себя недостойной, забиваюсь в угол и оттуда со слезами гляжу на трапезующих. Предо мною как бы развертывается вся моя жизнь; а выйти из своего угла из-за шкафа просто невозможно. И когда я дохожу до какой-то предельной точки этого горького сознания, отец Нектарий встает, подходит ко мне, берет меня за руку, ведет к столу, усаживает рядом с собой и начинает поить меня чаем.
Проснувшись, я как-то затаила в себе сон.