БОЖЬИ ВОЙНЫ

Ян Хелм рассмеялся, Сильвестр из Кралиц ему вторил, постукивая панцирной ладонью по бедру. Ян из Краваж только улыбнулся.

— Дураком буду, господа силезцы, если за вас всех скопом две тысячи гривен не выжму. Прав был Прокоп, прав был и ты, Горн, что мне переход на сторону Чаши окупится! Что Бог меня вознаградит. Верно, уже получаю награду!

— Вельможный пан Ян, — заговорил вдруг Рейневан. — Имею просьбу к вам. Прошу за двух этих рыцарей. Чтобы вы дали им свободу.

Магнат долго смотрел на него.

— Горн, — наконец сказал он, не отрывая взгляда. — Это и есть тот твой шпион?

— Он.

— Смел. Действительно стоит того, чтобы ему эта смелость сошла с рук?

— Стоит.

— Должен ли я, — фыркнул Ян из Краваж, — верить на слово?

— Если желаете, — Рейневан не опустил глаз, — можете оценить по фактам.

— И каким же? — насмешливо надул губы хозяин Йичина. — Сгораю от любопытства.

— Год Господень 1425, тринадцатое сентября, Силезия, цистерианская грангия[848] в Дембовце. Совет в овине. Напротив вас, пан Ян, сидел Готфрид Роденберг, крестоносец, войт[849] из Липы. Слева от вас — пан Пута из Частоловиц, клодзский староста. Справа — рыцарь с оленьим рогом на лентнере, похожим на герб Биберштайнов, только тинктуры другие.

— Пан Тас из Прусиновиц, — кивнул головой Ян из Краваж. — Ты хорошо запомнил. Почему же я тебя не помню?

— Я не был там с вами. Я был над вами. На чердаке. Откуда все видел и слышал. Каждое сказанное там слово.

Магнат молчал, покручивая черный ус.

— Ты прав, — сказал он наконец. — Истинно, можно оценить тебя по фактам. Я оценил и нахожу тебя недурным. Проворный ты сорвиголова, и, должно быть, имеет Табор выгоду из такой шельмы. Но моя выгода, господин шпион, тоже не шутка. От силезцев, за которых ты просишь, я имел бы какую-то пользу. Если отпущу их, пользы не будет. А отсутствие пользы — это убытки. Кто мне их покроет?

— Бог, — небрежно вставил Урбан Горн. — Которого временно замещает Прокоп, не зря прозванный Великим, director operationum Thaboritarum. Не будете в убытке, пан Ян, гарантирую вам.

— Твоя гарантия — речь ценная, — улыбнулся Ян из Краваж. — И в цене растущая. К тому же этот Рейневан мне приглянулся. С чердака нас тогда подглядывал и подслушивал, черти б меня взяли, в такой близости, что епископу Конраду мог сверху на тонзуру наплевать! А легату Орсини за ворот написать. Ох и хват, хоть и шпик. Так и быть, буду милосердным. Этих двоих отпускаю, пан Хелм. Остальных под стражу! И готовьтесь в дорогу, немедленно двигаемся в Йичин!

Пленников отвели. Гебхард Унгерат вопил и матерился, Гильберт плакал, лил слезы, не стыдясь. Пашко Рымбаба оглянулся.

— Рейнмар! — позвал он жалобно. — А я? Спаси и меня!

— Нет, Пашко.

— Но почему?

— Запрещено.

Рейневан вернулся к освобожденным, за которых он заступился: Эбервину фон Кранцу и похожему на херувимчика рыцарю. Кранц хмуро смотрел на него.

— Я знаю, — сказал он хрипло, — за что мне от тебя такая милость, Беляу. Рымбаба мне сказал. Давай не будем затягивать эту жалостную сцену. Хочешь знать, почему ты попался во Вроцлаве? Случайно. А еще из-за длинного языка Вилкоша Линденау. Он тебе был благодарен. Славил твою доброту и благородство. Слишком много, слишком часто, слишком громко. Я могу идти?

«Стало быть, это не Ахиллес, не Аллердингс, — Рейневан вздохнул от облегчения. — И не Фелициан. Не все еще пропало. Фелициан по-прежнему ищет Ютту… А может, уже нашел?»

— Кхе-кхе…

Он поднял голову. Эбервин уже пошел, а перед ним стоял рыцарёнок с волосами, закрученными в золотые кудряшки.

— А я, милостивый сударь, — сказал он с легкой дрожью в голосе, — совсем не соображу, почему вы меня освободили. Не знаю ни имени вашего, ни герба. Но вы гусит. Поэтому знайте, что мне католическая вера и честь рыцарская не позволяют иметь никаких близких отношений с еретиком. Но знайте и то, что за свободу я вам обязан. Долг отплачу, клянусь перед Богом.

— Гуситу клянешься?

— Бог мне укажет, как выполнить клятву, чтобы без греха было и без осквернения веры.

— Бог, — Рейневан посмотрел ему в глаза, — клятву твою услышал. А как ее выполнить, могу тебе сразу же и сказать. Тост поднимешь.

— Что?

— Поднимешь тост и выпьешь за здоровье дамы моего сердца. Панны… Николетты Светловолосой. Но не иначе, как на твоей собственной свадьбе, пан Вольфрам Панневиц. На свадьбе с панной Катариной Биберштайн. Тогда и только тогда я признаю клятву выполненной. А тебя — человеком чести.

Вольфрам Панневиц побледнел и сжал губы. Потом сильно покраснел.

— Я уже знаю, кто вы. — Он сглотнул слюну. — Да и слышал предостаточно. Быстрые вы, как погляжу, девушку с дитем мне сватать… С чего бы это, а? Может, этот ребенок…

— Не будь дураком, Панневиц, — тихо прервал его Рейневан. — Езжай в Штольц. Посмотри на мальчонка. А потом в зеркало. Болтать с тобой об этом больше не собираюсь. Бог слышал, — добавил он громче, чтобы все слышали. — Бог слышал, что ты поклялся.

— Рейневан, — нетерпеливо позвал Урбан Горн. — Поехали уже. Не затягивай эту жалостливую сцену.

Глава 4