—
Рейневан и Самсон огляделись. Со всех сторон их овевал смрад лошадиного пота и пар из ноздрей, и мины окруживших их бойцов были достаточно выразительны.
— Пребывание в Совиньце, — Горн не спускал глаз с Шарлея и руки, которую тот держал на фальшьоне, — может быть полезным и для тебя, Рейнмар. Если тебе и правда дорога память брата.
— Петерлин мертв, — покрутил головой Рейневан. — Я уже ничем ему не помогу. А Ютта…
— Помоги мне в Совиньце, — перебил Горн. — А я помогу тебе с твоей Юттой. Даю слово.
Рейневан посмотрел на Шарлея и Самсона, бросил взгляд на окружающих их всадников.
— Ну, полагаюсь на твое слово, — сказал он наконец. — Поехали.
— Вы, — Горн обратился к Шарлею и Самсону, — можете податься, куда ваша воля. Советовал бы, однако, поспешить. Те могут вернуться. С подмогой.
— Моя воля, — процедил Шарлей, — ехать с Рейнмаром. Распространи же и на меня твое любезное приглашение, Горн. Да, кстати, благодарю за спасение.
— Не удастся, вижу, разделить друзей. — Урбан Горн развернул коня. — Что ж, приглашаю в Совинец. Тебя тоже, Самсон. Ведь ты тоже не отступишься от Рейневана.
—
Горн поднялся в стременах, посмотрел в сторону реки, вслед недавней погони, от которой вообще-то и следа не осталось.
— Находские Сиротки, — сказал он серьезно. — Еще недавно полевая армия, а сейчас банда, которая шатается по стране и сеет страх. Вот такие последствия имеет затянувшаяся отстрочка военных действий, вот как вреден мир. Самое время на войну, господа, в рейд. А по пути надо будет попросить братьев Коудельника и Чапека, чтоб они обратили внимание на этого Пульпана. Чтобы слегка укоротили ему поводок.
— Не надо будет просить. Пульпан… Хм-м… Нету уже Пульпана.
— Что? Как это? Каким образом?
Рейневан рассказал, каким образом. Урбан Горн слушал. Не прерывал.
— Я знал, — сказал он, выслушав, — что твоя помощь будет мне необходима. Но не представлял, что так сильно.
Глава 6
Из-за зарешеченного окна башни, с подворья, доносились ругань, ржание коней и металлический стук подков. Совинецкие бургманы, в соответствии со своим частым обычаем, выезжали, чтобы патрулировать перевал, проверить окрестности и заняться вымогательством у местного населения. Уже неизвестно в который раз дико и самозабвенно пел петух, орала на своего мужа одна из проживающих в замке жен. Пронзительно блеял ягненок.
Бруно Шиллинг, бывший Черный Всадник, а ныне дезертир, ренегат и узник, был немного бледен. Бледность, однако, была вызвана скорее всего перенесенной недавно болезнью. Если Бруно Шиллинг и боялся, то умело это скрывал. Он сдерживался от того, чтобы вертеться на табурете и бегать взглядом от одного следователя к другому. Но не избегал контакта глазами. «Горн был прав, — подумал Рейневан. — Правильно его оценил. Это не какой-то тупой бандюга, это тертый калач, стреляный воробей и ловкий пройдоха».
— Начинаем, жалко времени, — сказал Урбан Горн, положив руки на стол. — Так, как прежде, как уже было принято: сжато, по-деловому, по теме, без никаких «я это уже говорил». Если я о чем-то спрашиваю, ты отвечаешь. Ситуация простая: я допрашиваю, ты — допрашиваемый. Так что не выходи из роли. Это понятно?
Ягненок на подворье наконец-то перестал блеять. А петух петь.
— Я задал вопрос, — напомнил сухо Горн. — Я не намерен догадываться, каковы твои ответы. Будь, таким образом, настолько любезен давать их каждый раз, когда спрашиваю. Начиная с этой минуты.
Бруно Шиллинг посмотрел на Рейневана, но быстро отвел взгляд. Рейневан не утруждал себя, чтобы скрывать неприязнь и антипатию. Вообще не старался.
— Шиллинг.
— Ясно, господин Горн.