Божьи воины

Все эти подробности Рейневан узнал от садовника, работающего в примонастырской грангии, большого любителя пользоваться не только достоверными источниками информации, но и слухами, а также, при отсутствии таковых, искусно создавать собственные, в чем он был большой мастак. После падения Слёнзы садовник принес слухи скорее беспокойные. Силезия наконец оправилась от пасхального гуситского рейда. И начала реагировать в свою очередь. Резко и довольно кроваво. Эшафоты обагрились кровью тех, кто струсил в бою или договаривался с чехами. На кострах корчились не только явные сторонники гусизма, но и те, которых лишь подозревали в симпатиях. Умирали на кольях и жердях сотрудничавшие с гуситами селяне. Виселицы прогибались под тяжестью тех, на которых поступили доносы. Попутно обезглавливали также тех, у которых вообще не было ничего общего с гусизмом. То есть как обычно: евреев, вольнодумцев, трубадуров, алхимиков и бабок, промышлявших абортами.

Безопасное, казалось бы, сидение за монастырскими стенами неожиданно потеряло смысл. Рейневан, проходящий период реабилитации, вскакивал весь в поту при каждом звонке или стуке в калитку. И облегченно засыпал, узнав, что это не инквизиция, и не Биркарт Грелленорт.

А всего лишь рыботорговец, принесшим свой товар.

Шло время, покой, забота и процедуры брали свое. Раны заживали, медленно, но хорошо. После святого Антония Самсон начал вставать, а после Горвазия и Протазия чувствовал себя уже достаточно уверенно, чтобы помогать садовнику. Рейневан же выздоровел настолько, что ему перестало хватать в общений с Юттой простого контакта глаз и рук.

Подошла ночь на Ивана Купалу. Клариски из Белой Церкви отметили ее дополнительной мессой. Рейневан же и Ютта, сопровождаемые любопытными взглядами монашек, побежали в лес, чтобы поискать цветок папоротника. Уже в полосе берез на опушке Рейневан объяснил Ютте, что цветок папоротника — легенда и искать его, хоть это весьма романтично и будоражит, в принципе бессмысленно и немного жаль на это тратить время, разве что она так сильно жаждет уважить многовековую традицию. Ютта очень быстро призналась, что традицию она, конечно, уважает, и даже очень, тем не менее короткую июньскую ночь предпочла бы в принципе использовать лучше, разумнее и приятнее.

Рейневан, который был того же мнения, разостлал на земле плащ и помог ей раздеться.

— Adsum favens,

— шептала девушка, медленно и постепенно освобождаясь от одежд, словно Афродита от пены морской.

— Adsum favens et propitia, ласковая прихожу и милостивая. Оставь уж плачи и сожаления, изгони прочь отчаяние, вот уже по милости моей светает день избавления[282].

Она шептала, а глазам Рейневана являлась красота. Ослепительная красота нагости, гордость тончайшей женственности. Грааль, реликвия, святость. Перед его глазами возникала donna augelicata, достойная кисти известных ему мастеров. Таких, как Доменико Венециано, Симоне де Сьен, Мэтр из Флемалле, Томмазо Мазаччо, Масолино, братья Лимбург, Сасетта, Ян ван Эйк. И тех, которых он знать еще не мог, которым еще только суждено было явиться. Имена которых — Фра Анжелико, Пьеро Делла Франческа, Квартон, Рогир ван дер Вейден, Жан Фуже, Хьюго ван дер Гоэс — восхищенному человечеству еще только предстояло узнать.

— Sit satis laborum

, — шепнула она, обнимая его шею руками. — Пусть наконец придет конец мукам.

Видя, что раненое плечо все еще тревожит Рейневана, она взяла инициативу в свои руки. Положив его навзничь, соединилась с ним в позе, в которой поэт Марциал обычно описывал Гектора и Андромаху.

Они любили друг друга, как Гектор и Андромаха. Они любили друг друга в ночь на Ивана Купалу. Откуда-то свысока гремели хоры, не исключено, что это были хоры ангельские. А вокруг плясали, подпевая, лесные гномы.

Auf Johanni Bluht der HollerDa wuird die Liebe noch toller

В следующие ночи — а зачастую и дни — они не затрудняли себя беганьем в лес Любили тут же, за монастырской стеной, в прокаленном солнцем укрытии среди кустов терновника и черной бузины. Они любили, а вокруг — даже днем — плясали лесные гномы.

Petersilie, Suppenkraul wachst in uns’ren GartenSchone Juttaist die Braut, soll nicht langcr wartenHinter einem Holderbusch gab sie Reynewan den KussRoter Wein, weisser Weinmprgen soll die Hochzeit sein!