Божьи воины

Прокоп перекрестился, знаком креста осенили себя другие: Ярослав из Буковины, Ян Блех, Отик из Лозы, Ян Товачовский. Широко, по-православному, перекрестился князь Федор из Острога, который только что вернулся, спалив Малую Щинаву. Перекрестились Добко Пухала и Ян Змрзлик, которые вернулись, спалив Стшелечки и Крапковице. Стоявший на коленях около бомбарды Маркольт крестился, бил себя в грудь и твердил, что его culpa[215].

— Боже на небеси, — возвел очи горе Прокоп, — Ты покоряешь бушующее море, Ты обуздываешь его бурлящие волны. Ты истоптал Рахаба[216] как падаль, раскидал могущественных врагов десницей Твоей. Сделай так, чтобы и сегодня, с этого поля, побежденной ушла сила вражья. В бой, братья. Начинайте во имя Господа!

— Вперед! — заорал Ян Блех из Тешницы, выезжая на пляшущем коне перед фронтом армии. — Вперед, братья!

— Вперед, Божьи воины! — махнул буздыганом Зигмунт из Вранова, давая знак, чтобы перед ратью подняли дароносицу. — Начинайте!

— Нааааачинааать! — прошли вдоль линии армии крики сотников. — Нааааачинаать… Чииинааать… ииинааать…

Масса таборитской пехоты дрогнула, заскрипела доспехами и оружием, как дракон чешуей. И словно гигантский дракон ринулась вперед армия — фронтом шириной в полторы тысячи, — армия, насчитывающая четыре тысячи. Прямо на собранные под Нисой силезские войска. Встроенные в шеренги, тарахтели телеги.

Рейневан, который по примеру Шарлея для лучшего обозрения забрался на грушу, росшую на меже, высматривал, но высмотреть епископа среди силезцев не сумел. Он видел только красно-золотую епископскую хоругвь. Распознал знамена Путы из Частоловиц и самого Путу, галопирующего перед линиями рыцарства и сдерживающего его от беспорядочной атаки. Видел многочисленную рать иоаннитов, среди которых должен был быть Рупрехт, любинский князь, являвшийся как-никак великим приором Ордена. Он приметил знаки и цвета Людвика, князя Олавы и Немчи. Заметил — и скрежетнул зубами — хоругвь Яна Зембицкого с получерным-полукрасным орлом.

Табориты шли, двигаясь ровным, размеренным шагом. Поскрипывали оси телег. Укрытая за щитами, ощетинившаяся остриями линия силезской крестьянской пехоты не дрогнула, командующий ею наемник, рыцарь в полных пластинчатых латах, галопировал вдоль шеренг, кричал.

— Выдержат… — бросил Прокопу Блажей из Кралуп, в его голосе дрожало беспокойство. — Переждут, подпустят на выстрел… Раньше конники не двинутся…

— Понадеемся на Бога, — ответил Прокоп, не отрывая взгляда от поля. — Надежда на Бога, брат.

Табориты шли. Все увидели, как Ян Блех выезжает вперед, перед строем. Как подает знак. Все видели, какой отдает приказ. Над головами марширующих рот взвилась песня. Боевой хорал.

Ktož jsú boží bojovnicí

a zákona jeho!Prostež od Boha pomocia doufejte v ného!

Силезская линия явно дрогнула, щиты качнулись, копья и алебарды заколебались. Наемник — Рейневан уже различил баранью голову на его щите и знал, что это Хаугвиц, — орал, командовал. Песня гудела, громовым грохотом перекатывалась над полем.

Kristus vám za škody stojístokrát víc slibuje!

Pakli kdo proň život složí,večný mit bude!Tent Pán velí se nebátizáhubcu telesných!Velít i žyvot složitipro lásku svých bližních!

Из-за силезских щитов выглянули арбалеты и пищали. Хаугвиц орал до хрипоты, запрещал стрелять, приказывал ждать. Это была ошибка.

С подошедших на триста шагов гуситских телег выстрелили тарасницы, по щитам загрохотал град пуль. Через мгновение с шипением на силезцев полетела плотная туча болтов. Повалились убитые, завыли раненые, линия щитов заколебалась, силезские пехотинцы ответили огнем, но беспорядочным и неприцельным. У стрелков дрожали руки. Потому что по команде Блеха таборитская рать ускорила шаги. А потом побежала. С диким ором.

— Не устоят… — В голосе Блажея из Кралуп прозвучало вначале недоверие, потом надежда. А потом уверенность. — He устоят! С нами Бог!

Хоть это казалось невероятным, силезская линия вдруг распалась, словно неожиданно сдутая ветром. Бросив щиты и копья, крестьянская пехота кинулась наутек. Хаугвица, пытавшегося их удержать, повалили вместе с конем. В сумятице и панике, бросая оружие, прикрывая на бегу головы руками, силезские крестьяне мчались к пригороду и приречным кустам.

— На них! — ревел Ян Блех. — Гыр на них! Бей!

На Монашьем лугу загудели рога. Видя, что уже самое время, Пута из Частоловиц поднимал рыцарство. Наклонив копья, тысяча сто железных конников ринулись в атаку. Земля задрожала.

Блех и Зигмунт из Вранова мгновенно поняли серьезность положения. По их приказу таборитская пехота тут же сплотилась в закрытого щитами ежа. Телеги развернули боками, из-за опущенных бортов выглянули зёвы хуфниц.