Брачные игры банкиров

– Не было ни очков, ни усов, ни бороды, – хмуро отрезал Петров. – И шрамов на лице я тоже не видал. Может, где в другом месте у него и есть что-то, но он передо мной на улице не оголялся…

– Не злись, Володь. Я ведь понимаю, как тебе неприятно все это заново вспоминать, но что же делать… – тяжело вздохнула я. – Думаешь, мне все это легко и забавно? Да у меня после смерти Тани ни одного по-настоящему близкого человека не осталось… Я не спорю, мое горе и твое – это совсем не одно и то же… Но ты постарайся все же вспомнить как можно больше о том дне. Вдруг это как-то поможет найти убийцу…

– Если бы это помогло Танюху воскресить… – вздохнул Владимир. – Ты извини, я и правда веду себя как старая истеричка. Давай-ка я попробую нарисовать портрет этого гостя вчерашнего. У меня всегда легче получалось на бумаге изобразить, чем что-то описать словами…

– Было бы неплохо, – кивнул Дмитрий. – Если похоже получится, мы потом его размножим. И по телевизору, если потребуется, показать будет что…

– Володя очень хорошо рисует, – заметила я. – Вон посмотри на стенах картины, это его.

– Ты мог бы деньги на этом приличные зарабатывать, – искренне сказал Огородников, глянув на стены в Таниной гостиной.

– Да нет. Много такими картинками не заработаешь, – отмахнулся Петров, доставая из тумбочки карандаш и тетрадку. – Это ведь ерунда все. Подражание великим, что называется. А своего стиля или хотя бы видения оригинального у меня нет и не будет никогда.

– Ну и что? Ведь красиво же… – пожал плечами адвокат. – Я, например, с удовольствием такую картину купил бы и на стену у себя повесил, хоть дома, хоть в офисе…

– И сколько ты за нее отвалить согласился бы? – усмехнулся Петров.

– Ну, не знаю… – замялся Дмитрий.

– Вот именно. Ей цена баксов сто. И то с натяжкой. А настоящие шедевры тысячами оцениваются. И платят знатоки именно за оригинальность, неповторимость и узнаваемость стиля… А картину, если правда нравится, я тебе лучше подарю. Любую бери…

– Да нет, что ты… – растерялся Огородников. – Неудобно…

– Да бери, не ломайся. На память. Обо мне и о жене моей… Ты же помог мне. Кстати, счет за все твои услуги, включая те, которые еще предстоят, я оплачу по полной программе. Поняла? – Он строго посмотрел на меня. – И не вздумай спорить. Это дело мое кровное, и я все силы и средства вложу, только бы убийцу Таниного вычислить.

Я тайком облегченно вздохнула. Слава богу, кажется, Володя начал постепенно приходить в себя. По крайней мере, он хоть себя винить перестал безостановочно и начал мыслить конструктивно. Пока Владимир в зале за журнальным столиком старательно вырисовывал черты вчерашнего Таниного гостя, мы с адвокатом выпили по чашечке кофе и обсудили планы на ближайшее будущее.

– Сейчас он дорисует, – Дмитрий слегка повел подбородком в сторону гостиной, – и я потащу его к Кравцову. Пока он немного в себя пришел, пусть нормальные показания даст, опишет, как все было на самом деле, адреса предпринимателей оставит, с которыми в область ездил… А то в деле от него пока только признание в убийстве красуется и все. Потом Семен его, скорее всего, на опознание потащит. Если нормально все пройдет, то я к тебе подъеду или позвоню…

– А что? Что-то может ненормально получиться? – испугалась я.

– Не забывай, какая психика у Петрова ранимая. Одному Богу известно, как он поведет себя в морге. А опознание все равно нужно проводить… Так что жди моего звонка, поняла?

Я кивнула.

Портрет незнакомого мужчины удался Володе на славу. Не знаю уж, был ли он действительно похож, но получилось вполне натуралистично. А главное, это совершенно однозначно был не Николай. Ничего общего с чертами квартиранта я не обнаружила, как ни вглядывалась в Володины художества. Это открытие меня, честно говоря, обрадовало. Мне было тяжело даже предполагать, что мой квартирант мог оказаться убийцей. Я сообщила мужчинам, что человека, изображенного на тетрадном листе, я вижу первый раз в жизни, и начала собираться.

Идти с Володей и Димой снова в милицию не хотелось, возвращаться в пустую квартиру тоже не тянуло… Я медленно, помахивая сумочкой, шла вдоль набережной, когда около меня притормозила довольно потасканная «шестерка». Я недоуменно оглянулась и рассмотрела через лобовое стекло расстроенное лицо Афанасия Петровича.