Брачный офицер

— Non mi dispiace guardare ma preferisco non partecipare.

— Спасибо.

Слон кивнул, расправил плечи и зашагал в темноту.

Джеймсу подумалось, что Слон едва ли так же трусит, когда совершает вылазку на вражескую территорию с каким-нибудь своим секретным заданием.

Несмотря на отдельные неудачи, Джеймс, однако, уже мог сказать себе, что наконец-то район взят им под некоторый контроль. Залежи бумаг, доставшиеся ему в наследство от предшественника, сократились до удобоваримых размеров. Жестяная коробка из-под печенья, некогда набитая купюрами малого достоинства, предназначенными для взяток и подкупа, теперь вмещала исключительно отточенные карандаши. Появился реестр посещений, который Карло и Энрико пока старались игнорировать. Джеймсу даже удалось разжиться одним серым металлическим шкафом для хранения документов, составлявшим его тайную гордость. Несмотря на ограниченность ресурсов и трудные условия, в которых приходилось работать, Джеймс добился некоторого успеха.

И все же с каждым днем в нем крепло сознание, что то, ради чего он так усиленно старается, в конечном счете этих усилий не стоит. Подобно учителю, который бьется, чтобы удержать в узде разболтанных учеников, добиваясь от них внимания, и в результате обнаруживается, что сказать-то ему нечего, Джеймс пребывал в некоторой растерянности. Наступление на черный рынок не ухудшило жизнь простых итальянцев, но и не сделало ее лучше. Запреты военнослужащим вступать в брак не повлекли за собой никакого прорыва на фронте. Джеймс ощущал странное смятение, какую-то непонятную тоску. Это озадачивало: ведь зачастую он работает по четырнадцать часов в сутки, уместно ли говорить о тоске, во всяком случае, в привычном смысле? Но стоило пройти мимо лимонного дерева в цвету, внезапно уловить льющийся через раскрытое окно аромат незнакомых, экзотических трав, или услышать из-за чьей-то двери обрывок оперной арии, или если просто внезапно за работой его пронзало лучом, обволакивая теплом, неаполитанское солнце, у Джеймса вдруг возникало необычное ощущение, сходное с острым чувством голода. Может, это и в самом деле голод, думал он: неизбывная консервная диета Маллони настолько ему опротивела, что зачастую Джеймс не мог заставить себя сесть за стол. Но жаловаться даже на ум не приходило. В сравнении с теми жертвами, которые приносятся сейчас столькими людьми, его собственная жизнь была до смешного благополучна. Как можно думать о каких-то мелких лишениях, когда кругом идет война.

Глава 17

В следующий раз появившись в Фишино, Альберто принес курицу, чтоб Ливия ему ее приготовила.

— Она не так молода, — сказал он, схватив птицу за шею и оглядывая со всех сторон, пока та била крыльями и кудахтала в тисках его пальцев. — Да и не очень жирна. Но сама знаешь поговорку: gallina vechhia fa buon brodo. Чем старей курица, тем наваристей бульон.

И он свернул курице шею, прежде чем с поклоном передать тушку Ливии.

С тех пор как был прикончен последний кусочек булки, еды уже в доме не осталось, и у Ливии текли слюнки, пока курица варилась в кастрюле с луком, сельдереем и морковками, которые также принес Альберто.

— Может, присядешь со мной? — предложил он.

— Не могу. Готовлю.

— Но ведь, кроме меня, посетителей нет. — Он поставил на стол две тарелки и два прибора. — Да и курица хороша! — сказал он с нажимом.

Ливия отошла и осталась у плиты:

— Что поделать…

Бульон сварился. Альберто смотрел, как Ливия вынимает курицу из кастрюли и выкладывает на блюдо. Она налила в тарелку бульон из кастрюли и тотчас подала ему, слегка загустив пастой.

— Простая казалось бы штука, — приговаривал он, черпая полной ложкой. — А отлично сготовить не так-то просто. До чего же вкусно, Ливия!

Несмотря ни на что, ей стало приятно:

— Спасибо.

— Может, отведаешь немного?

— Нет.

Она уже прикинула, что потом доест остатки. Даже жирному Альберто никак не осилить целую кастрюлю бульона, особенно в такое время, когда люди годами не видят мяса, ну а курицы, вроде этой, хватит, чтоб кормиться целому семейству не одну неделю.

— Как знаешь. — Альберто снова налег на бульон. — Нет, правда, очень вкусно!

Суп получился того изумительного сероватого цвета, какой бывает, когда курица хорошо проварится; на поверхности поблескивали золотые искорки жира. От голода у Ливии кружилась голова, и если б не оперлась на плиту, она, наверно, упала бы. У нее на глазах Альберто выдул весь бульон до капли.

— Ну, а теперь, — сказал он, потянувшись к курице, — примемся за secondo.[38]

Жирными пальцами он разорвал птицу, ловко отделив белое мясо от кости, умелым движением выкрутив ножки с окорочками, и вот уже разделанная курица распласталась на блюде.

— Прошу, — сказал он, указывая Ливии на второй прибор.

— Не могу… — снова повторила она.