Молчанов Андрей

Брайтон бич авеню

Андрей Молчанов

Брайтон бич авеню

ФРИДМАН-СТАРШИЙ. НЬЮ-ЙОРК. 1989 год.

Семен Фридман ехал в своем "кадиллаке" под эстакадой сабвея (*1) по Брайтон Бич авеню. Как всегда в этот утренний час, движение здесь было плотным, машины ползли практически в одном левом ряду - правый крайний и средний заполонили грузовики, приехавшие с товаром для магазинов и легковушки нарушавших правила парковки покупателей, привлеченных дешевыми распродажами в здешних лавочках, примыкающих одна к другой на протяжении всей улицы, вернее улочки, - двухэтажной, сумеречной от широкого навеса подземки, пройти которую из конца в конец пятнадцать-двадцать минут; улочки, подобных которой в Нью-Йорке великое множество по окраинам Бронкса, Куинса, да и того же Бруклина. Хотя, наверное, только здесь увидишь желтые флажки, трепещущие на ветру под эстакадой, флажки с надписью "Брайтон из бэк!" - то есть Брайтон вернулся, возвращен городу, воскрешен, и флажки возвещают истину: он, Фридман, ставший жителем русскоязычного еврейского гетто на Брайтоне в начале семидесятых, великолепно помнит заброшенные трущобы с выбитыми оконными стеклами, груды мусора, "цветную" шпану, обшарпанные квартирки в четырехэтажках грубой кирпичной кладки начала века, оплетенные крашенными битумом пожарными лестницами, с бельевыми веревками от стены к стене, где над пустынными внутренними двориками, отгороженными тюремного типа заборчиками из сетки с козырьками колючей проволоки сушилось исподнее негритянских семей...

Это уже потом лихая преступная Одесса, мудро выселенная с благословения милицейских властей, нагрянула сюда из Союза, обжилась и обстроилась, заселилась в пустующих домах и, окрепнув, погнала цветных прочь, в глубь Бруклина, отодвинув их, впрочем, не очень-то и далеко, до параллельной Брайтону Нептун-авеню, на задворки района, однако несомненно отвоевав всю его прибрежную часть. Ездили по Брайтону во времена битв загорелых одесситов и черных аборигенов ребятки на мотоциклах и прицельно били цепями "мэстных" на тротуарах, и те постепенно отступали перед беспримерной наглостью и напористостью пришельцев.

Редко мелькнет ныне на Брайтоне черный, не его это район, хотя давно уже стал Брайтон лоялен и от расизма далек. А уж кого вовсе не трогали - корейцев, все овощные лавки как были их, так их и остались, даже занюханный супермаркет "Met Food" на углу Оушен-Парк-Вей процветает, но корейцы, во-первых, еще те мафиози, а во-вторых, здорово в новых условиях обрусели, кроют матом, мешая его с английским, а русский воспринимают как должное при общении с покупателями. С кем поведешься...

Семен Фридман отпустил ногу с педали тормоза и тотчас пришпорил рвущийся вперед "кадиллак", продвинувшись в пробке едва ли на корпус машины. С лязгом и грохотом, осыпая тротуар оранжевой россыпью искр, притормозил наверху, на эстакаде поезд - то ли экспресс "Q", то ли тихоход "D", идущие в Манхэттен.

Сколько раз ездил Фридман этим маршрутом, сколько раз...

Вспомнилось: утренний морозец, пронизывающий февральский ветер с океана, собачье дерьмо на тротуарах, заплеванная лестница, ведущая на платформу, давка в старом, грязном вагоне - не теперешнем серебристом, с кондиционером... И - страх, разгоняющий утреннюю дремоту, - лишь бы не опоздать на работу, лишь бы... Сначала в магазин, где работал первые полгода продавцом рыбы, потом в порнокинотеатрик, в итоге разнесенный возбужденными зрителями из среды наркоманов, затем в "Лимузин-сервис"... Лишь бы не опоздать, отышачить за свой "полтинник", а вечером, без ног, - обратно в подземку, под низкие своды ее, поддерживаемые швеллером, грубо крашенным масляной краской. После - закупка жратвы, причем подешевле, чтобы съэкономить, почтовый ящик с устрашающей бесстрастными счетами за телефон, жилье, электричество... И - сон.

А перед сном - коротенькая мечта, покуда голова не утонула в подушке: устроиться бы на нормальную службу... Чтобы стабильная зарплата, страховки... Но что он может - эмигрант без языка, без профессии, корней и знакомств...

Боже, ну зачем уехал, за каким иллюзорным счастьем, для чего? Чтобы попасть в безжалостные челюсти поисков работы, нахождения ее - жалкой, грошовой - и полного ей служения, не дающего даже оглянуться вокруг?

Небоскребы Манхэттена, блеск витрин, мир изобилия, в котором нет только одного - слова "нет", - что это для него? Фон. Привычный фон недоступного музея, где также нет таблички "РУКАМИ НЕ ТРОГАТЬ", но все-таки она есть, есть!

Неужели так было? Неужели когда-то, смотря на сверкающие "кадиллаки" и "линкольны", неспешно катящие из того же спального Бруклина в деловой Манхэттен, он подсчитывал, глядя на них из оконца поезда сабвея: бензин - пятерка, проезд через туннель - пятерка, а уж цена парковки за весь рабочий день едва ли не то, что он за весь этот день зарабатывает...