Брак на небесах

– Думаю, они счастливы, что доставили его наконец сюда. Мне сказали, что сейчас он занят тем, что крушит свое стойло!

– Да, мне говорили, что он строптивый. Это и было причиной того, что я был единственным, кто сделал на него заявку.

– Хочется надеяться, что он не опасен! – тревожно сказал мистер Дэлтон.

– А мне – наоборот! – парировал герцог. Не говоря больше ни слова, он повернулся, вышел через парадное и пошел в сторону конюшен.

Мистер Дэлтон посмотрел ему вслед и вздохнул.

Он-то знал лучше других, что испытывает теперь герцог, и мог понять, почему строптивый конь устраивает его гораздо больше, чем тихое, смирное животное. Однако он также хорошо понимал, что герцогу не следует бросать гостей, а тем более – невесту.

Полагая, что это его долг, он поспешил к бальному залу на тот случай, если понадобится разъяснить, куда исчез герцог.

Бакхерст подошел к конюшне и еще издали услышал шум в стойле, куда поместили его новое приобретение.

Вокруг стойла собралась большая толпа конюхов, старший грум, двое или трое незнакомых людей, которых, по-видимому, кони интересовали больше, чем подарки, разложенные в бильярдной, и большой пятислойной пирог, который еще не разрезали. Старший грум сразу поспешил к герцогу.

– Изумительное животное, ваша светлость. Но, кажется, нам с ним придется не сладко.

– Я так и думал, – удовлетворенно сказал Бакхерст.

Он заглянул в стойло, где жеребец доламывал кормушку.

– Неужели он не устал после такой дороги?

– Дорога была недолгой, ваша светлость. Поставщики с трудом доставили его вчера в Уинчпул, где и переночевали.

– Ему нужно размяться, – сказал герцог. – Оседлайте его.

– Как, прямо сейчас? – переспросил старший грум, не веря своим ушам и округлившимися глазами глядя на свадебный костюм герцога.

– Я прокачусь на нем недалеко, по парку.

Понадобились неимоверные усилия старшего и двух младших грумов и четырех помощников конюха, чтобы оседлать жеребца, норов которого абсолютно соответствовал его кличке – Рыжий Строптивец.

И лишь когда общими усилиями они вывели его и герцог вскочил в седло, жеребец с удовлетворением почувствовал на себе достойного противника.

Он мгновенно показал свою независимость и злобу.

Герцог был в восторге.

Впервые за все последние дни он почувствовал, как ярость, кипевшая у него в груди, улетучивается, и сосредоточил внимание не на своих проблемах, а на строптивце, которому свойственно было такое же свободолюбие, как и ему самому.

За десять минут он домчался до мостика перед озером, причем жеребец шарахался от каждого встречного куста.

За мостом герцог решил проехать по парку, словно был уверен, что коню захочется прогуляться в тени деревьев.

За парком простиралось ровное поле, на котором можно было как следует погонять коня, скакать же сломя голову через парк было опасно: под деревьями скрывались бугры и кроличьи норы.

Поэтому он держал коня на коротком поводу, понимая, что без шпор и хлыста с ним трудно справиться. Но Бакхерст был уверен, что при его умении требуется лишь время, чтобы Рыжий Строптивец признал в нем своего хозяина и они могли заключить хотя бы временное перемирие.

У него был большой опыт укрощения неприрученных коней, и этот вид спорта давал ему такое удовлетворение, что герцог сейчас испытывал подлинное наслаждение после пережитых страданий.

Герцог изо всех сил сдерживал коня, и лишь выехав в поле, собирался пустить его в карьер, чтобы он выдохся и перестал сопротивляться.

Затем, когда они оказались под одним из кряжистых дубов, из-за куста выскочил пятнистый олень.

Конь вздыбился, фыркая от испуга, и герцог, отклонившись назад, ударился головой о толстую ветку дуба. От сильного удара он на мгновение ослабил повод, и конь тут же сбросил его, на лету лягнув в грудь.

В глазах герцога потемнело, и он неподвижно распластался на земле.

Глава 5

С трудом продираясь сквозь длинный темный туннель беспамятства, герцог наконец пришел в себя.

Мысли путались, и он никак не мог вспомнить, где находится и что с ним произошло. Было понятно лишь одно – его окружает темнота.

Когда он попытался шевельнуться, то ощутил невыносимую, резкую боль в груди и снова погрузился во мрак.

Прошел не то один час, не то целая вечность, прежде чем герцог снова пришел в сознание и понял: что-то случилось – но никак не мог вспомнить, что именно.

Он шевельнулся, и мгновенно кто-то оказался рядом, и он почувствовал прикосновение прохладной руки к своему лбу – это было удивительно приятное ощущение.

– Хоч-чу п-пить…

Он не был уверен, подумал ли он об этом или произнес эти слова вслух, но под голову ему легла чья-то рука, а губ коснулся край стакана.

Он пил, пытаясь избавиться от возникшей во рту страшной сухости, напиток был прохладный, вкусный и освежающий.

Затем кто-то тихо произнес:

– Поспите. Все идет хорошо. Утром вам будет лучше.

Он хотел спросить, что с ним случилось, но слишком устал. Снова чья-то рука легла ему на лоб, и, словно загипнотизированный ее поглаживанием, он заснул.

Когда Бакхерст пробудился и открыл глаза, солнце сразу ослепило его, и словно по мановению волшебной палочки кто-то опустил жалюзи.