Браслет

Санькина супруга была на год старше его и отношение к нему можно было назвать скорее заботой о большом ребёнке, чем любовью к мужу. Это, конечно, моё собственное наблюдение, не претендующее быть истиной в последней инстанции. Она оказывала на него мягкое, но постоянное давление, ведя его своими нравоучениями по ухабам житейских передряг, чем вызывала в нём этакий молчаливый протест. Выражался он периодическими уходами в запой, чему с великим удовольствием и всегдашней готовностью способствовали многочисленные друзья, отнюдь не страдающие неприязнью к зелёному змию. И потому, когда на горизонте нарисовалась моя физиономия со своими музыкальными амбициями, супруга Саньки восприняла меня, мягко выражаясь, насторожённо, справедливо считая очередным приятелем с бутылём за пазухой. Иначе до сих пор и быть не могло: скажи мне, кто твой друг... Но, когда вместо стандартного вида посуды в их доме начали появляться мои, ещё пахнущие дымком, работы, она, тоже неравнодушная к миру прекрасного, в корне изменила своё ко мне отношение. Я стал желанным гостем в их семье, где кроме них самих и их девочки жила престарелая Санькина мать, бывшая учительница математики.

Нина (так звали жену Саньки) к его увлечению музыкой относилась снисходительно, руководствуясь принципом: "Чем бы дитя ни тешилось...". Сама, конечно, тоже кое-что воспринимала из того, что слушали мы с Санькой, но поверхностно, чисто из вежливости, когда нельзя вот так сразу встать и уйти, оставив нас с Санькой наедине со своими игрушками.

Вот в эту семью мы с Настей и направлялись по измазанному осенней грязью тротуару. Солнце светило нам в спину, вытягивая тени далеко вперёд. Последние уцелевшие листья тихо облетали с деревьев. Район, где со своим семейством обитал Санька, можно было бы с чистой совестью назвать захолустьем, если бы не здание трёхэтажной школы, возвышавшееся неподалёку. Когда мы открывали калитку во дворик перед дверью Санькиного жилища, до нашего слуха донёсся школьный звонок: то ли кончился, то ли начинался какой-то урок.

Я нажал на кнопку звонка, приютившуюся под импровизированным навесом из обрезанной пластмассовой бутылки. Ожидая, кто выйдет на зов, я заметил, что Настя волнуется. Мех на воротнике её шубки трепетал под порывистым дыханием. Я ободряюще улыбнулся.

За дверью послышались шаги и прозвучал вопрос:

- Кто там?

Не успел я назвать себя, как дверь открылась и послышался удивлённый возглас Санькиной жены:

- А-а! У нас гость! О! Гости! - ещё больше изумилась она, узрев мою спутницу. Она бегло окинула Настю взглядом и отступила в глубину коридора, приветливо улыбаясь: - Ну, проходите, проходите!

Я взял Настю под руку, а она тихо произнесла:

- Здрассьте... - Рука её дрожала. Я легонько сжал её, стараясь приободрить.

"Ну-ну, что это с тобой?"

"Не знаю, - так же мысленно ответила она мне. - Не по себе что-то..".

- Здра-авствуйте... - эхом откликнулась Нина, и я, даже не прилагая к этому никакого усилия, чётко расслышал:

"Ка-ка-я!.."

- Другов! - крикнула она, обернувшись назад. - У нас гости! - И жестом пригласила следовать за собой.

Мы прошли в коридор, являвшийся по совместительству ещё и кухней.

- Какие люди! - вырос на пороге двери, ведущей в комнату, сам Александр Петрович Другов собственной персоной. - Привет! Привет! - Он пожал мне руку и слегка наклонил голову, здороваясь с порозовевшей Настей: - Милости просим!

"Однако! - услышал я его мысль. - Лакомый кусочек! И когда же это мы успели?.."

Настя, конечно, это тоже услышала и совсем потерялась.

После утомительного процесса представления хлебосольные хозяева сняли с нас верхнюю одежду, услужливо подали нам тапочки и провели в комнату, где на диване расположились Санькина матушка со своей внучкой. Они смотрели телевизор.

- Здравствуйте, Валентина Николаевна! - поприветствовал я её и поинтересовался состоянием здоровья, одновременно с этим протягивая девочке только что сотворённую в кармане шоколадку из тех, что потчевала меня Настя.

- Ой, Володя, какое там здоровье! - с улыбкой отмахнулась старушка. - В мои-то годы!

- Ну пойдём, пойдём, - Саньке не терпелось поделиться со мной своими новинками и он первым прошёл в свою комнату, увлекая нас за собой. - Я тут тебе кое-что приготовил...

- Да погоди ты со своей музыкой! - одёрнула его жена, тоже проследовавшая за нами. - Дай людям с дороги прийти в себя!

И она повела ничего не значащий разговор о текущих делах повседневной жизни. Я охотно отвечал на вопросы, весело поглядывая на изнывающего от нетерпения Саньку, мысли которого так и бурлили возмущением под крышкой черепа: "Вот привязалась! Давай-давай, завязывай!" Но вслух он, конечно, ничего такого не говорил, степенно поддерживая великосветскую беседу и потихоньку разглядывая Настю.

Та поначалу только молча переводила взгляд с одной доски с выжиганием на другую, что висели по стенам, лишь изредка кивая головой в такт беседе.