Браслет пророка

Педро был раздосадован непослушанием монахов. С его точки зрения, они проявили отвратительную бесхарактерность. Он тут же велел им остановиться и спешиться. Педро приблизился к монаху, высказавшемуся последним, и, оставаясь на коне, поднял свой кожаный хлыст. Он сильно хлестнул им удивленного монаха по щеке, и из щеки тут же полилась кровь.

– Вы обязаны повиноваться мне! Я не позволю ни малейшего проявления недисциплинированности ни одному из вас! Я напоминаю вам, что вы являетесь и монахами, и солдатами и по этой причине подчиняетесь приказам вышестоящего лица, которым являюсь я, как в труде и в молитве, так и на войне.

Раненый монах, вопреки ожиданиям Педро, не покорился, услышав его жесткие слова, а, полный ненависти от оскорбления, выхватил меч и бросился на Педро. Тот едва успел вытащить свой меч. Монах неудачно ударил Педро мечом, слегка порезав ему руку. Ответный удар, более точный, обрушился на плечо нападавшего. От сильной боли монах свалился на землю. Другой монах, растерявшись от вида столь жестокой сцены, стоял, парализованный страхом. Педро остановился, наблюдая за ним, и понял по его испуганному виду, что тот не собирается прийти на помощь своему другу. Педро соскочил с коня, подняв меч высоко вверх, не теряя из поля зрения второго монаха, и направился к раненому, который был еще жив, но истекал кровью.

– Маркос, ты знаешь, что смертельно ранен. Мы не можем тебя никуда отвезти, потому что это задержит нашу погоню. Твоя же глупость привела к такому ужасному концу. Ты сам стал причиной своей смерти, и, поверь мне, я сожалею об этом. Ты предпочитаешь принять смерть с достоинством или умереть в агонии?

Второй монах, совершенно ошеломленный, наблюдал за этой сценой.

Раненый зажимал открытую рану на плече, пытаясь остановить кровь, и от сильнейшей боли не мог говорить. Меч рассек ему мышцы и связки, и голова не держалась, а неестественным образом клонилась к здоровому плечу. Педро, видя, что не дождется ответа, почувствовал жалость к этому человеку, но, не потрудившись даже задуматься, пронзил ему сердце мечом. В последнем взгляде монаха Педро увидел смесь ужаса и обреченности. Он направился к монаху, готовому впасть в панику, видя своего брата по вере мертвым. И хотя монах понял, что изначально Педро оборонялся, жестокость, с которой тот прикончил своего товарища, показалась ему неоправданной.

– Я был вынужден сделать это, я ведь защищался. Если ты хочешь последовать за братом Маркосом, ты уже знаешь, как этого добиться, хотя я надеюсь, что этого не произойдет. – По его ледяному взгляду было видно, насколько незначительным был для этого человека факт убийства. – Если ты хочешь продолжать выполнять эту миссию, мне нужно твое полное повиновение. Что случилось, то случилось. Я могу рассчитывать на тебя или ты предпочитаешь уйти? Ты можешь это сделать.

Монах, поразмышляв несколько секунд, выразил желание следовать за ним.

– Настоящий крестоносец никогда не бросает своего брата при выполнении миссии, – оправдал он свое решение.

– Меня радуют твои преданность и решительность, брат. Мы немедленно садимся на коней и едем. Больше ни минуты промедления!

Они яростно вонзили шпоры в бока коней и галопом помчались по дороге, продолжая свою охоту. Сильный холодный ветер, поднявшийся в тот вечер в окрестностях Сории, тысячами иголочек вонзался в их лица. Педро скрежетал зубами, размышляя, когда же они достигнут цели. Он должен был возвратить реликвии ордену, как велел Великий магистр, а того, в свою очередь, просил об этом Папа. Они украли из маленького загородного дома неброскую одежду, более подходящую для их путешествия, чем одеяния тамплиеров. Свою же одежду они сложили в дорожные сумки.

По прошествии пяти дней Пьер добрался до Сеговии и увидел наконец величественный акведук, вырисовывавшийся на фоне неба над извилистыми улочками, особняками и обычными домами.

Прибыв к цели своего путешествия, Пьер спешился, пораженный этим произведением зодчества, воздвигнутым римскими инженерами и выстоявшим в течение более двенадцати веков. Огромные камни держались друг на друге только благодаря собственному весу, не скрепленные ни известковым раствором, ни цементом, и это придавало ансамблю невероятную легкость.