Брат и сестра

Для того чтобы осуществить работу такого размаха, Николай Иванович приспособил под мастерскую-студию чердак — огромное сухое помещение, простиравшееся над всем южным крылом школьного здания.

Вот сюда и привел он сейчас Петю Симонова после того, как они вместе с ним заменили перегоревшие пробки на втором этаже. От паутины между стропилами и обычного чердачного хлама и мусора давно уже не осталось никакого следа; здесь хранилось от праздника и до праздника все оформление школы, сложенное вдоль стен и возле деревянных стропил, создававших на длинном чердаке впечатление стройной колоннады; здесь же был и склад всевозможных материалов: красок в банках и ведрах, кистей, белого холста и кумача, досок, теса, планок, реек и прочего строительного добра вместе с инструментами.

Пройдя с Петей Симоновым в самый дальний край чердака, где к столярному верстаку прислонилось несколько поставленных напопа́ строганых березовых досок, ярко освещенных стосвечовой лампочкой, спускавшейся на проводе, подвешенном от стропила к стропилу, Николай Иванович сказал строго, как говорил обычно Петин отец:

— Довольно, Петр, бездельничать! Давай, брат, соорудим для литературного кабинета рамку: метр на семьдесят сантиметров. Вера Сергеевна просит такую, чтоб поместился весь материал о «Войне и мире». Покажи, Симонов, на что ты способен, дело, брат, идет не о ком-нибудь, а о самом Льве Толстом!

И они вместе принялись перебирать доски, отыскивать, что среди них посуше и не перекошено, да и поменьше бы поверхность древесины пятнали темные сучки.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Зоя и Ярослав не пробыли в классе и двух минут одни. На пороге появилась Марфа Филипповна. Она сразу поняла: занятия по диктанту Зоя закончила. Принимаясь обтирать тряпкой филенки двери, Марфа Филипповна добродушно заворчала:

— Директор ругается, когда зря свет горит.

Зоя поднялась из-за парты и торопливо вышла в коридор. Она оглянулась, — Ярослав шел следом за нею. Потом они молча пошли рядом.

Впереди, через широко раскрытую дверь зала, в полутьме, был виден рояль. Зоя вспомнила последний школьный концерт. Как здорово аплодировали Ярославу, а он ломался, не хотел играть на «бис». А может быть, волновался?

Зоя несколько раз видела Ярослава на школьной сцене. Ей нравилось, как он играет. А как он играет дома, когда остается один? Каких композиторов он любит, какое произведение для него дороже всего? И Зоя подумала, что из всех мальчиков своего класса Ярослава она знает меньше, чем кого бы то ни было. Он никого не сторонится и никогда не уклоняется от общественных поручений, но в то же время какой-то углубленно отдельный ото всех и почему-то до сих пор откладывает свое вступление в комсомол.

А что, если вот сейчас попросить его поиграть — будет он ломаться или нет? Как хорошо, что в зале нет никого. Редкий случай: сегодня нет хорового кружка и никто не разучивает сольных номеров для концерта.

— Ярослав, — попросила Зоя, — сыграй что-нибудь. Ты хорошо играешь!

— Пускай будет по-твоему, — ответил Ярослав совсем просто и, направляясь в темный зал, принялся тереть руку об руку, словно они у него мерзли. Он сел перед роялем на стул, отодвинул его слегка и, устроившись поудобней, туго провел ладонями по своим жестким волосам, хотя они и без того, как всегда, хорошо у него лежали.

— Что ты хочешь, чтобы я сыграл?

— То, что ты больше всего любишь. В общем, на твой выбор, — ты же все играешь хорошо.

— Попробую, — ответил Ярослав, — только не принимай это как согласие с твоей оценкой «хорошо».

От первых же музыкальных фраз, многоголосых аккордов, которые с большой силой, энергично, ни секунды не колеблясь, вырвал своими руками из рояля Ярослав, у Зои по спине прошел легкий холодок озноба и почему-то стало трудно смотреть широко раскрытыми глазами, захотелось их сузить. Как будто бы Ярослав нарочно захватил Зою врасплох, поймал на месте и теперь уж не выпустит, пока не заставит ее выслушать до конца какую-то мучительную историю, в которой он целиком замешан и безусловно виноват; и он просит ее выслушать до конца, не произносить пока ни единого слова и уж потом произнести над ним неизбежный приговор, ее дело — какой, но он верит, что приговор будет справедливый.

Сначала это был поток музыки, всеобщее сплошное звучание, захватывающее душу и подчиняющее волю, всеобъемлющий порыв, как вихрь бури, проходящей по вершинам леса, когда в мощном гуле не слышно лепета отдельных листьев.

«Вероятно, это и есть вдохновение», — подумала Зоя. И Ярослав передал ей частицу своего состояния. У Зои возникло чувство благодарности к Ярославу.

Потом в хаосе звуков, в ропоте листвы качали выделяться отдельные голоса, появилась основная тема, перед глазами начали возникать отдельные картины. Настойчиво звучала одна и та же вопрошающая музыкальная фраза. Но ответа на мучительный вопрос не было.