Брат мой Каин

Там, за этой дверью, был настоящий тронный зал: вызолоченный купол потолка поддерживали белые колонны с бронзовыми капителями, стены были затянуты малиновым бархатом с орнаментом из двуглавых орлов, в дальнем конце на подиуме из трех ступенек стоял настоящий царский трон. Над троном в затейливой бронзовой раме висел портрет императора Петра Первого с какой-то полуголой дамой. Трон был пуст. В зале пахло как в кладовке – пылью, нафталином, мышами.

– Где уборная? – Я переступила порог.

– Вон, – Юрий Кузьмич нерешительно ткнул рукой в сторону трона. – Дверь там. За креслом…

Под ногами поскрипывал древний узорный паркет, орнамент ручной работы – ромбы, квадраты, цветы – был набран из разных пород дерева.

– Пожалуйста, я прошу… – пискнул вслед Юрий Кузьмич.

Дверь, тайная дверь в царский сортир, была замаскирована тем же малиновым бархатом, что и стены. Вопреки ожиданиям (говорят, Екатерина Вторая использовала в качестве стульчака трон одного из своих любовников, польского короля Понятовского) туалет оказался вполне заурядным, такой запросто мог находиться в какой-нибудь конторе или частной клинике провинциального дантиста. Стены были выкрашены тусклой болотной краской, похабных надписей, к моему разочарованию, обнаружить не удалось. Не было тут и полотенца, сполоснув руки, я вытерла их о джинсы.

Я вышла, прикрыла дверь.

На троне, поджав под себя ноги, сидела девочка лет девяти-десяти. На коленях у нее лежал жирный котяра пепельного окраса. Вытянув шею, он позволял ей чесать его за ухом. Утробный мур-р-р разносился по залу. Девочка подняла на меня глаза.

– Это ты там ссала как лошадь?

– Нет, – смутилась я. – Там была лошадь.

– Зачем ты врешь? – Она скинула кота на пол – тот недовольно ушел, сама девчонка соскочила с трона и заглянула за дверь. – Там нет никакой лошади.

– Тебя как звать?

– Катька.

– Вот это да! Меня тоже!

– Снова врешь, – мрачно сказала Катька. – Как всегда.

– Нет! Правда-правда. А где твоя мама?

Мрачная Катька подошла ко мне.

– Дай мне свои руки. Ну!

Я нерешительно протянула, раскрыла ладони.

– Вниз! – приказала она. – Вниз переверни ладошки!

Она взяла меня за запястья. Сжала. Ее руки были в пунктире кошачьих царапок, а холодные тонкие пальцы оказались цепкими и сильными.

– Ты… – начала я.

– Заткнись!

Я замолчала, ощущая себя полной дурой. Катька прикрыла веки, сосредоточенно, точно пытаясь что-то вспомнить. Дверь была раскрыта, но Юрий Кузьмич исчез. На боковых стенах висели батальные полотна в золотых рамах, на правой картине, среди толпы всадников, я узнала царя Петра, усатого и похожего на сытого кота. Он сидел верхом на неудачно нарисованном коне с почти человеческим лицом. В руках царь держал кривую саблю. Настоящий, живой котяра, развалившись на паркете, старательно вылизывал свою лапу. Топырил когти и лизал. Послышались шаги, гулкие, кто-то уверенно и не спеша шел по галерее. Шаги приближались.

Безусловно, когда-то Сильвестров был красавцем. Относился к типу мужчин брутальной наружности, был высок и атлетичен. Уверенные неторопливые жесты, внимательный, чуть ироничный взгляд; с людьми держался просто, без барства, но и амикошонства не терпел – короче, знал себе цену, мужик. С таким непременно пойдешь, знаешь, что гад и сволочь, но пойдешь все равно. И будешь ненавидеть себя потом, ненавидеть до истерик… И до следующего раза. Если позовет, конечно… Тяжелый подбородок, высокий лоб – лицо мудрого тирана умирающей империи; белый мрамор и старая бронза. Я дважды брала у него интервью, еще там, в Москве.

Он вошел в зал и остановился. Чуть сутулый, с большими крестьянскими руками. Заметил кота, присел на корточки, почесал его за ухом, что-то тихо приговаривая. Кот, урча, перевернулся, выставил пепельно-белое пузо. На бритом черепе Сильвестрова белел короткий шрам с тремя стежками.

– Как там, Катюша? – спросил, не поднимая головы.

– Нормально. – Она отпустила мои руки.

– Нормально – это хорошо…

– Я пойду, Глеб? – Девчонка говорила с ним как со сверстником.

– Иди, Катюша.

Она подошла к коту, наклонилась.

– Самсон!

Тот кокетливо выгнулся, зевнул во всю пасть и потянулся.

– Во, разлегся! Фу ты ну ты! – со взрослым бабьим недовольством фыркнула. – А ну пошли!

Не церемонясь, подхватила кота под мышки. Кот Самсон, выставив передние лапы, бессильно повис. Его толстый хвост покорно мел паркет. Сильвестров, сидя на корточках, взглядом проводил их до двери. Его обе дочери, близняшки, Жанна и, кажется, Анна, жили где-то в Англии, бывшая жена тайком вывезла их три года назад.

Паркет протяжно скрипнул, Сильвестров встал.

– Знатный кот. Лезет только, – он отряхнул ладони. – Царских кровей зверь. Тут мышей пропасть была, императрица Екатерина своим указом распорядилась котов завести. Во дворце.