Брат по крови

Он в чем-то был прав. В самом деле, война — штука сложная и нужно время, чтобы ее понять. С этим был согласен и Цыганков.

— «Лицом к лицу лица не увидать. Большое видится на расстоянье…» — вспомнил он вдруг есенинские строки. — Вы верно говорите, уважаемый Даурбек. Но я и не собираюсь готовить себя к преждевременным родам. Рожу свою книгу только тогда, когда решу, что пора.

— Вах! — снова услышал я голос Бесланова. — Нужно закончить войну, а потом уже делать выводы. Ведь в книге должны быть какие-то выводы, так ведь?

— Необязательно, — заявляет Цыганков. — Выводы — удел политиков. А писатель может оставить вопрос открытым — пусть сама история даст на него ответ.

— Разумно, — согласился Даурбек. — Да получишь ты, дорогой, радость и жизнь, — высказал он традиционное кавказское пожелание и приложил руку к груди в знак доброго расположения к этому человеку.

Казалось, разговор на этом закончился, а мне так не хотелось уходить. И тогда я спросил:

— Скажите, Даурбек, вы читали повесть «Хаджи-Мурат» Льва Толстого?

— Да, читал, — как-то настороженно произнес он. — И что из того?

— Вам не кажется, что судьбу героя книги повторяют многие нынешние чеченцы? — продолжал я.

— Вы, доктор, хотите сказать: как волка ни корми, он все равно в лес смотрит? — произнес Бесланов. — Наверное, вы и меня к этим волкам причисляете, да? Ну что же, пусть я буду волком, хотя в лес я пока что не смотрю. А что касается Хаджи-Мурата… Мне кажется, что Толстой что-то напутал — все было по-другому.

Я почувствовал, что наша беседа заинтересовала и Цыганкова, который, кряхтя и чертыхаясь от боли, с трудом приподнялся и сел в кровати, коснувшись меня своим плечом.

— Но ведь вы же не будете отрицать, что лидеры чеченских группировок постоянно ведут борьбу за власть? — обратился он к Бесланову.

— Да, но при чем здесь Хаджи-Мурат? — не понял тот.

— Ему тоже была нужна власть, и он хотел добиться ее любой ценой. Сегодня некоторые чеченские лидеры выходят из рядов мятежников и присоединяются к федералам. Что это, поворот к разумному или же тактический ход? — спросил Леонид.

— Вах! — раздалось в ответ. — Уж не в мой ли огород, уважаемый писатель, эти камешки?

Возникла пауза. Наверное, Цыганков обдумывал свой ответ.

— Да как вам сказать… — Он снова сделал паузу. — Многие федералы откровенно заявляют: мы не верим ни одному чеченцу. Недавно мы отметили год, как российские войска во второй раз принялись наводить конституционный порядок в Чечне. Снова Аргун, снова Ведено, Грозный, снова джалкинский лес и море трупов. А войска бросают и бросают «за речку» и, как известно, не для того, чтобы помогать крестьянам убирать виноград. Чеченцам бы впору остановиться, но кто-то толкает их на бойню. Кто? Не Аллах ведь, простите за лишнее упоминание о нем. Значит, люди, значит, те, у кого есть власть. Почему эти люди не хотят закончить войну, которая рано или поздно все равно закончится, но не в их пользу?

— А вы уверены, что она закончится не в их пользу? — усмехнувшись, спросил Даурбек. — У нас говорят так: если будешь постоянно строгать палочку, она однажды переломится.

Ах эти ножички и палочки! Я постоянно вижу в ичкерийских селеньях мужчин, которые часами сидят возле своих домов на лавочках и строгают палочки. Однажды я видел, как Бесланов тоже достал из походной сумки острый, как бритва, булатный нож с костяной незамысловатой ручкой и начал им строгать палочку. Он строгал и о чем-то думал. Движения правой руки показались мне давно заученными — видимо, делал он это не впервой. А глаза его в этот момент казались капельками остекленевшей лавы, но за этой неподвижностью просматривалось неторопливое движение мыслей. Так могучая река медленно несет мириады золотых песчинок, которые не разглядеть невооруженным глазом среди солнечных бликов и обыкновенного речного мусора.

Может, в этой привычке строгать палочки и веточки есть свой философский смысл? — подумал я. Может, сами того не ведая, чеченцы таким образом тренируют свой разум, волю?

— А разве можно сегодня в чем-то быть уверенным? — в свою очередь спросил Цыганков. — Вон ведь какое смутное время на дворе.

— Верно, — произнес Даурбек. — Слишком много лжи и обмана вокруг, слишком много зла… Надо уходить от всего этого. И чем быстрее мы это сделаем, тем раньше настанут для нас лучшие времена. Я имею в виду и русских, и чеченцев — всех.

Услышав это, Цыганков удивленно крякнул.

— Вот как! — произнес он. — А люди говорят, что Бесланов и ему подобные просто делят власть на трупах наших солдат. А вы, понимаешь ли, о нормальных вещах говорите. Кто же прав, не скажете?

Цыганков умел поддать перчику в разговоре. Бесланов тут же отреагировал.

— Вах! — недовольно воскликнул он. — Запомните: конфликт не в личностях. Вся эта война — кровоточащая рана времени, объективная реальность. А что касается меня… Почему все забыли, как я со своими людьми воевал против Шамиля, Масхадова и Хаттаба? Вот они — да, они враги чеченского народа. Это они не хотят, чтобы война закончилась, а моя цель — поскорее завершить ее.