Братья по оружию

Не повредили ли они капитану мозги своими химическими средствами? Если холодный логик Галени позволяет чувствам до такой степени владеть им и его рассудком… Да, это должны быть мощные эмоции.

— Вряд ли они примут мое предложение о сотрудничестве, — уныло предположил Майлз.

К Галени вернулась его обычная ленивая растяжечка:

— Конечно, нет.

Через несколько минут Майлз заметил:

— Это не может быть клон, знаете ли.

— Почему? — осведомился Галени.

— Любой клон, выращенный из клеток моего тела, должен выглядеть… ну, как Айвен. Шести футов ростом и не такой искривленный. С хорошими костями, а не моими палочками. Если только… (ужасная мысль!) …медики не лгали мне всю жизнь относительно моих генов.

— Его должны были искривить в соответствии с вами, — задумчиво предположил Галени. — Химически или хирургически, или и так, и эдак. С вашим клоном это сделать не труднее, чем с любым другим хирургическим конструктом. Может, даже легче.

— Но то, что произошло со мной, — такой странный случай… Даже лечение было экспериментом. Мои собственные врачи не знали, что у них получится, пока все не закончилось.

— Наверное, было нелегко заполучить ваш дубликат. Тем не менее его заполучили. Может… индивидуум, которого мы видели, являет собой последнюю из таких попыток.

— А как они поступали с неудачными? — в ужасе воскликнул Майлз. Перед его мысленным взором предстала шеренга клонов, похожих на иллюстрацию эволюционного процесса, только в обратном порядке: прямоходящий Айвеноподобный кроманьонец, регрессирующий через потерянные звенья до обезьяноподобного Майлза.

— Полагаю, их устранили.

Голос Галени был мягким и высоким: он не столько отрицал, сколько бросал вызов ужасу.

Майлза затошнило:

— Какая жестокость!

— О да, — все так же мягко согласился Галени.

Но Майлз пытался рассуждать, несмотря ни на что.

— Значит, он… клон… — «мой брат-близнец». — Майлз заставил себя додумать эту мысль до конца. — Но тогда он должен быть много моложе меня.

— На несколько лет, — согласился Галени. — По моим подсчетам, на шесть.

— Почему на шесть?

— Арифметика. Вам было около шести, когда закончилось комаррское восстание. Примерно тогда эта группа должна была переключить свое внимание на какой-то другой, менее вызывающий план мести Барраяру. Раньше эта идея не могла интересовать их. А если бы они занялись ею позже, клон был бы сейчас слишком молод, чтобы заменить вас. Слишком молод, чтобы успешно сыграть свою роль. Сдается мне, он должен не только выглядеть, но и действовать, как вы.

— Но зачем вообще нужен клон? И почему именно мой?

— Полагаю, он должен стать детонатором крупной провокации, которая совпадет с восстанием на Комарре.

— Барраяр никогда не отдаст Комарры. Никогда. Вы — наша дверь в мир.

— Я знаю, — устало сказал Галени. — Но кое-кто готов скорее утопить наши города в крови, чем учиться у истории. Или вообще чему-то учиться. — И Галени невольно поднял глаза на осветительную панель.

Майлз сглотнул, собрал остатки воли и проговорил в пустоту:

— Когда вы узнали, что ваш отец не подорвался на той мине?

Взгляд Галени метнулся к нему, тело окаменело, но тут же обмякло. И он сказал:

— Пять дней назад. — Спустя некоторое время добавил: — А как узнали вы?

— Мы вскрыли ваше личное дело. Он ваш единственный близкий родственник, чья смерть не подтверждена документально.

— Мы считали, что он погиб. — Голос Галени звучал безжизненно и ровно, глаза были неживыми. — Мой брат определенно погиб. Барраярская служба безопасности явилась и заставила мать и меня опознать то, что осталось. А осталось немного. Было так легко поверить, что от отца не осталось и такой малости: по сообщениям, он находился гораздо ближе к эпицентру взрыва.

Галени превращался в мертвеца прямо на глазах. И Майлз понял, что должен предотвратить эту смерть. Бессмысленнейшая с точки зрения империи гибель офицера. Вроде убийства. Или аборта.

— Мой отец все твердил о свободе Комарры… — тихо продолжал Галени. Кому он это рассказывал: Майлзу, осветительной панели или себе самому? — …и жертвах, на которые все мы должны идти ради свободы. Особенно о жертвах: либо жертвовать жизнью, либо все бесполезно. Но отца нисколько не волновала свобода тех, кто жил на Комарре. Я стал свободен только в тот день, когда восстание на Комарре угасло. В тот день, когда не стало отца. Я стал волен смотреть на вещи по-своему, делать собственные выводы, выбирать свою жизнь… Или так я думал. Жизнь, — интонации Галени были до жути саркастическими, — полна сюрпризов. — И он одарил осветительную панель мертвой улыбкой.

Майлз зажмурил глаза, стараясь мыслить связно, что было нелегко: Галени сидел в двух метрах от него, излучая убийственное напряжение докрасна раскаленной спирали. У Майлза возникло неприятное ощущение, что его формальный начальник махнул рукой на все, кроме собственной схватки с призраками прошлого. Или не призраками. Так что действовать придется самому.