Братья Райт. Люди, которые научили мир летать

«В дополнение к прошлогодней классификации, то есть к ночам с одним, двумя, тремя и четырьмя шерстяными одеялами у нас теперь есть ночи с пятью шерстяными одеялами, ночи с пятью шерстяными и двумя стегаными одеялами. Затем идут пять шерстяных одеял, два стеганых одеяла и огонь, затем пять, два, огонь и кувшин с горячей водой. Пока было так. Дальше будем спать, не раздеваясь, потом – в сапогах и шапках и, в конце концов, в пальто. Мы не собираемся терпеть неудобства, пока мы здесь».

В последние дни ноября пошел снег, такого они прежде на Внешних отмелях не видели. Вода в их умывальнике замерзла. Не обращая внимания на холод, они добивались того, чтобы их двигатель работал почти без вибрации даже на большой скорости. «Флайер» должен был стартовать c деревянной, напоминавшей железнодорожную колею направляющей длиной 18 метров, по которой ему предстояло скользить вниз. Сумма расходов на материалы для этого новшества составила четыре доллара.

По всем свидетельствам, «боевой дух» братьев ни в коей мере не пострадал. «После 15 дней безделья мы снова приступили к работе, – написал Орвилл Чарли 23 ноября. – Мы не будем готовы к испытаниям еще в течение нескольких дней из-за того, что решили внести кое-какие изменения в конструкцию машины. Если за это время ничего не сломается, то мы уверены в успехе».

Чарли прислал новые валы винта, изготовленные из стали. Но во время первых испытаний в помещении они треснули. Орвилл, считавшийся лучшим механиком из братьев, немедленно собрал вещи и 30 ноября отправился в Дейтон, чтобы посмотреть, что можно сделать. Уилбур остался, «чтобы в одиночку приглядывать за домом», как он сам это прокомментировал.

В Вашингтоне к утру 8 декабря наконец стих холодный ветер. У Чарльза Мэнли и команды инженеров Смитсоновского института, работавших с ним, появилась возможность провести еще одно испытание широко разрекламированного и многократно осмеянного «аэродрома» Сэмюела Лэнгли.

На поверхности Потомака виднелись льдины, но день был ясным, в воздухе царило безветрие, и если принять во внимание тот факт, что деньги, выделенные на проект, к этому времени почти закончились, то об очередном переносе испытания не могло быть и речи.

Храброму Мэнли опять предстояло быть «рулевым», и он был единственным, кто рисковал жизнью, так что ему выпало принимать окончательное решение. В его понимании вопрос стоял так: «Сейчас или никогда».

Гигантский воздушный корабль с V-образно расположенными крыльями опять должен был подняться в воздух, как и прежде с помощью катапульты, с верхней точки той же огромной баржи, которая на этот раз была пришвартована в шести с половиной километрах ниже Вашингтона у Арсенал-Пойнт. Последние лихорадочные приготовления заняли пять часов. Все было готово лишь к четырем часам пополудни, но уже почти совсем стемнело, и опять поднялся ветер.

Профессор Лэнгли и несколько его ассистентов наблюдали за происходящим из лодок. В другие лодки всевозможных конструкций набились репортеры, толпы зевак выстроились на Арсенальной дамбе.

Раздевшись до нательного комбинезона, Мэнли надел куртку с подкладкой из пробки, забрался в летательный аппарат и завел бензиновый двигатель.

Ровно в 16.45 он подал сигнал запустить катапульту. Машина с ревом пронеслась по рельсам, поднялась в воздух на 18 метров, на мгновение замерла, задрала нос, затем ее крылья начали разваливаться на куски, и со скрежетом и свистом она рухнула в реку не далее чем в 6 метрах от баржи.

Мэнли исчез под водой, его куртка зацепилась за какой-то обломок. С трудом высвободившись, он продрался сквозь спутанную проволоку, ударился о льдину и наконец выбрался на поверхность.

Его вытащили из воды, он не был ранен, но сильно промерз. Его быстро завернули в одеяла, дали глоток виски. Ну а потом хлынул, как выразился один из членов смитсоновской команды, поток «самых отборных поношений», которые он слышал в своей жизни.

Газеты писали, что последняя неудача была хуже, чем провал испытаний 7 октября, что она стала унижением для Лэнгли и всех, связанных с дорогостоящим и длительным проектом. Лэнгли и другие давали вялые и неубедительные объяснения, возлагая вину на дефекты аппаратуры запуска. Это мало кого убеждало. Лэнгли сравнивали с Дариусом Грином, комическим дурачком – героем знаменитого стихотворения, чей нелепый аппарат мог летать только в одном направлении – вниз.