Он провел много времени в Пантеоне, в котором, объяснял он Кэтрин, не проводили богослужения, а хоронили величайших людей Франции. Уилбур решил, что купол Пантеона, если смотреть изнутри, «не очень велик» – слишком высокий в пропорции к диаметру, как если бы смотреть в колодец, но интерьер «впечатляет».
Уилбур воспринимал архитектуру серьезно и вдумчиво и выносил суждения самостоятельно, независимо от того, что говорилось в его красном путеводителе от Бедекера. Нотр-Дам его разочаровал. «Мое воображение рисовало картины более живые, чем мои глаза». Он решил, что неф собора слишком узкий, окна верхнего ряда слишком высоки, а внутри слишком темно. «Колонны выглядят такими тяжелыми и расположены так близко друг к другу, что двойные проходы с каждой стороны закрывают вид на собор изнутри, если стоять в нефе».
Удивительно, писал он в другом письме, видеть, как тысячи людей пьют вино и едят на улицах, сидя за вынесенными на свежий воздух из ресторанов маленькими столиками «прямо на тротуарах».
Часто Уилбур сам проводил время подобным образом в качестве гостя Харта Берга. Они обедали в ресторане «Бовинс» на улице Клиши на Монмартре, посещали бар «Анри» на рю Вольне, а в знаменитом «Английском кафе» наслаждались ланчем в обществе миссис Берг.
Уилбур проводил свободное время в Париже с максимальной пользой и столь же интенсивно, как и всегда, используя каждый час бодрствования так, будто знал, что больше подобная возможность ему не представится.
Из всего, что предлагал ему Париж, он предпочитал Лувр, куда возвращался снова и снова, проводил там целые часы и покрывал километр за километром, блуждая по длинным галереям. Описания картин, которые он видел, занимали целые страницы – это был признак огромного интереса к искусству в семье в целом и особенно у Кэтрин.
Он предпочитал Рембрандта, Гольбейна и Ван Дейка. Картины Рубенса, Тициана, Рафаэля и Мурильо восторга не вызывали. «Мона Лиза» стала для него таким же разочарованием, как Нотр-Дам. «Должен признать, что картины прославленных мастеров, которые произвели на меня самое большое впечатление, не входят в число
В письме, которое Уилбур написал после того, как провел всю вторую половину дня в Лувре, он рассказал о коллекции французских мастеров XIX века, в том числе Делакруа, Коро, Милле и Курбе. «Не могу претендовать на то, что являюсь большим знатоком, но я склонен думать, что через 500 лет ее [коллекцию] признают одной из величайших в истории». В произведениях Коро его больше всего впечатлило небо. Оно излучало свет.
Такой интерес к искусству был не только необычен для человека, столь увлеченного техническими инновациями, но и свидетельствовал о его исключительных способностях и широте ума. За недели и месяцы, проведенные в Париже, Уилбур по собственной инициативе посетил Лувр по меньшей мере 15 раз.
При всем том в письмах он ни словом не обмолвился о пристальном внимании со стороны прессы и переполохе, который вызывало его появление в общественных местах. Всякие надежды на сохранение анонимности исчезли. Репортеру из «Вашингтон пост», который остановил Уилбура в вестибюле отеля «Лё Мёрис», он ничего не рассказал о своей машине и своих планах. Когда разговор перешел на различия между полетами на аэроплане и воздухоплаванием, Уилбур сказал, что он никогда не поднимался на воздушном шаре, но что это «совсем не похоже на полеты на самолете, которые сродни наркотику. Полетев однажды, уже почти невозможно думать о чем-то другом».
В середине июня он вместе с Хартом Бергом отправился посмотреть гонки на воздушных шарах в Сен-Клоде. В толпе элегантно одетых людей, среди которых был Густав Эйфель и посол Соединенных Штатов Генри Уайт, Уилбур привлек к себе больше всего внимания. Репортер из «Геральд де Пари» подошел к нему с вопросом:
– Приехали отдохнуть, мистер Райт?
– В известной мере да, – ответил Уилбур. – Я изо всех сил развлекаюсь и рассматриваю всякого рода новшества.
– Вам нравится Париж?
– Прекрасный город.
«Мистер Райт беседовал с осторожностью, – написал потом репортер. – Очевидно, он опасался угодить в западню с вопросами о его замечательной машине и о том, что он собирается с ней делать. В конце каждого вопроса на его чисто выбритом лице появлялась улыбка сфинкса».
Тот факт, что велосипедный мастер из Огайо проводит часы среди шедевров живописи в Лувре, очевидно, не вызывал у прессы интереса.