Братья Райт. Люди, которые научили мир летать

«Мы – дети по сравнению с Райтами», – признался другой пилот, Рене Ганье. Луи Блерио прямо заявил: «Я считаю, что для нас, во Франции и повсюду, началась новая эра в области полетов». Затем, переведя дыхание, Блерио сказал, что он еще не успокоился настолько, чтобы выразить то, что чувствует, и ограничился лишь восклицанием «C'est merveilleux!» («Потрясающе!»).

Размахивая шляпами и руками, зрители устремились на поле, каждый желал пожать руку герою. Харт Берг, знавший, как Уилбур относится к подобным вещам, делал все возможное, чтобы не давать людям расцеловывать его в обе щеки. «Воодушевление, – сообщала "Фигаро", – было неописуемым». Даже Уилбур утратил свое обычное самообладание, «переполняемый безудержной радостью от успеха, которую разделяли его друзья Харт Берг и Леон Болле».

Затем, «очень спокойно», улыбаясь во весь рот, он сунул руки в карманы и, насвистывая, удалился. Тем вечером, когда в обычно сонном городке Ле-Ман царило ликование, герой лег спать пораньше в своем ангаре.

В ту летнюю субботу в Ле-Мане, на восьмом году двадцатого столетия, американский первопроходец, наконец, представил миру чудо, которое он и его брат создали своими силами, и за неполных две минуты продемонстрировал всем присутствовавшим и всему свету, что новый век начался.

Менее чем через 24 часа новость о полете Уилбура Райта появилась на первых полосах газет: «Райт летал» («Матэн»); «Мистер Уилбур Райт совершает свой первый полет: французские эксперты восхищены его плавностью» («Геральд де Пари»); «Великолепные результаты, скепсис европейцев развеян» («Дейли мейл»); «Триумф авиации» («Эко де Пари»); «Своим полетом Райт доказывает свое могущество» («Чикаго трибьюн»); «Аэроплан Райта поднимается в небо как птица» («Дейтон джорнал»).

«Это был не просто успех, – писала "Фигаро", – это триумф… решающая победа авиации, весть о которой произведет переворот в научных кругах во всем мире».

«Тайна, которая казалась неразрешимой и необъяснимой, теперь раскрыта, – заявляла „Матэн“. – Райт летал с такой непринужденностью и легкостью, что никто теперь не может сомневаться: эти таинственные испытания в Америке проводились; никто не может сомневаться и в том, что этот человек способен продержаться в воздухе час. Это самый впечатляющий полет из тех, что мы видели…»

Уилбур Райт, как написал Джозеф Брэндрет в лондонской «Дейли мейл», совершил «наиболее выдающийся полет на аэроплане, когда-либо виденный по эту сторону Атлантики». Имела значение не протяженность полета, а то, что он был полностью управляемым, и, по всем признакам, Райт мог бы оставаться в воздухе сколь угодно долго.

Лидеры французской авиации присоединились к хору восхвалений. «Ни один из прежних недоброжелателей Райтов не посмеет подвергнуть сомнению результаты экспериментов людей, которые действительно первыми осуществили полет», – объявило очень респектабельное издание «Аэрофил». Даже настроенный резко скептически Эрнест Арчдикон, который активно выступал с негативными комментариями, сидя на трибуне в ожидании, сразу признал, что был неправ: «Долго, слишком долго в Европе братьев Райт обвиняли в обмане… Теперь их восхваляют во Франции, и мне исключительно приятно причислить себя к тем, кто первым раскаялся в вопиюще несправедливом отношении к ним».

Полный воодушевления Харт Берг хотел, чтобы Уилбур продолжил полеты на следующий день, но тот отказался. Во французских газетах опубликовали разъяснение: «Сегодня, в воскресенье, мистер Райт, как добрый американец, не намерен прерывать священный день отдыха». Приехавшая в Унодьер толпа была вынуждена удовлетвориться видом закрытого ангара.

В понедельник 10 августа полеты продолжились. Посмотреть на них приехали больше 2000 человек, среди которых на этот раз было немало американцев. Расположенные рядом гостиницы и кафе зарабатывали «кучу денег». Те, кто дал себе труд приехать в Ле-Ман в этот день, были поражены увиденным даже больше, чем те, кто был здесь два дня назад. Опять стоял прекрасный летний день. Время шло, ничего не происходило, жара усиливалась. Но никто не уходил.

В толпе сидел одетый в форму капитан французской армии с фотокамерой. Предупрежденный заранее о запрете фотосъемок, он дал слово, что снимать не будет. Но вскоре капитан начал делать фотографии и был замечен Уилбуром, который, «побледнев от гнева», взобрался на трибуну и потребовал у него камеру и пластины. Капитан сначала колебался, пытался извиниться, но, как написали газеты, «мистер Райт плотно сжал губы, скрестил руки на груди и ждал». Капитан отдал ему камеру и пластины и ушел.