Братишки

А если рассказывать с самого начала – то от границы мы отъехали недалеко. Километров двадцать пять – тридцать по приблизительным прикидкам. Встали в каком-то поселке, там были даже панельные четырехэтажки, но народа почти не было. Колхоз «сорок лет без урожая». Там рядом была какая-то ржавая свалка – просто удивительно, что это не пустили на металлолом. Я бы точно пустил, я первым делом в совхозе приказал весь хлам собрать и сдать в металлолом. Конечно, были и терриконы, а вот людей почти не было, те, кто попадались нам на глаза, – типичные синяки. Одеты хрен знает как, за собой не следят. Я во многих местах бывал, в Ростове у нас тоже не все ладно, но это было худшим из всего, что я видел…

Одну из панельных четырехэтажек мы и заняли. Полностью. Из нее отселили людей, потому что тут – как объяснил мне Гиря – раньше была шахта, прямо тут, под землей идут шахтные выработки, но потом шахту сочли нерентабельной и закрыли. Пару лет назад закрыли, а может, и немного раньше. Народ из шахтерского поселка в большинстве разбежался, шахту как следует не законсервировали – и начались провалы. Тот есть где-то там, глубоко под землей, рушится крепь, обваливаются тоннели, а на земной поверхности происходит что-то вроде локального землетрясения со всеми вытекающими. То-то я удивился – у половины домов где угол обвалился, где еще что. Как будто бомбили.

На втором этаже мы жили (на первом было слишком сыро), а с крыши и с четвертого этажа я тренировался. Тренировался в стрельбе на разные дистанции, цели мне указывал корректировщик – и он же корректировал по трубе пятьдесят крат.

Винтовка у меня была козырной. Британская Arctic Warfare, арктическая война. Британская особо точная винтовка триста восьмого калибра, она позволяла уверенно работать до пятисот метров в голову и девятьсот – по поясным мишеням. Прицел неплохой, хотя и непривычный – «Шмидт-Бендер 6*42». Нет дальномера, нет ничего – только пенек снизу и тонкая линия по центру прицела, никаких меток нет вообще, но сам прицел очень качественный, прочный, и стекло светлое. Повторяемость идеальная, от отдачи поправки не сбиваются ни на миллиметр. К ней глушитель – американский, модели «Шурфайр». Глушит не до конца, но так как распространение звука в воздухе падает по кубу, отчетливый хлопок на двести пятьдесят – триста метров уже не будет слышен вообще. Тем более – в таком сыром воздухе. Патронов было вдоволь, все – финские Лапуа, коммерческие. В синих коробках. Мне дали сразу упаковку в десять коробок и сказали, что, если надо будет – привезут еще. Со снабжением у них проблем не было, я знал некоторых ребят из ростовского СОБРа, так они нештат за свои деньги покупали…

Харкающий звук плохо отрегулированного двигателя материализовался в виде старого сельскохозяйственного самосвала «КамАЗ» с оранжевой кабиной и наращенными до предела бортами. Уголь везут. Ворованный наверняка. Сбыт тут есть, тут у каждого дома угольные ящики стоят, а газа тут нет. Углем топят…

– Пятерка, машина прошла…

– Принял.

– Цель выпустил, огонь по готовности…

– Принял… что за цель?

– Пятерка, увидишь. Отбой.

Я еще раз проверил предохранитель, затвор и замер.

Сначала ничего не было, только сырая, туманная пелена. Потом я увидел какое-то движение… у самой земли.

Свинья!

Среднего размера хряк, недоуменно похрюкивая, шел по колее, не понимая, зачем он здесь и что дальше делать. Потом – видимо, сзади выстрелили из пневматики или рогатки – он визгнул, пробежал несколько шагов и остановился.

Твою мать!

Я родился и вырос в городке, никогда не рубил кур и не резал свиней. Первое животное мне довелось зарезать на спецполигоне. Это был Чирчик, там не выращивали свиней, потому что ислам запрещает есть свиное мясо. А больше двухсот человек в лагере особого назначения каждый день хотят есть. Потому каждый день закупали овец, два, иногда три десятка. Путь на кухню шел через спецполигон, первое задание – просто перерезать овце горло, второе – забить ее ножом в сердце и освежевать. Так как ножом в сердце овец никто не забивает, все превращается в кровавую бойню. Ты пытаешься держать вырывающуюся овцу, бьешь ее ножом раз за разом и молишь то ли бога, то ли дьявола, чтобы она быстрее умерла. Иногда она вырывается и бежит, брызгая кровью, иногда волоча кишки, – а ты бежишь за ней. Даже призывники в мусбат, которым зарезать овцу не проблема, видя это, качали головами, а один сказал при мне – харам.

Грех. Нельзя.

С тех пор я не убивал животных. Людей – убивал. А животных нет.

Они этого не заслужили…

Чтобы кого-то убить, этот кто-то должен заслужить смерть. Вот того подполковника я обязательно убью…

– Пятерка, работай. Пятерка, прием…

Свинья.

Я смотрел в прицел на свинью.

Видимо, они позвонили или дали какой-то знак Гире, он подошел и похлопал меня по спине, отвлекая.

– Давай. Шашлык будет…

Я выстрелил, брызнуло красным – и хряк упал.

Черт… холодно как. Все тело дрожит от холода…

Я не стал перезаряжать винтовку. Просто оставил ее на том месте, где она стояла, протянул руку Гире:

– Руку дай.